Я (почти) в порядке
Талли нашла Jesus, Etc. в исполнении группы «Уилко» – эта песня ее всегда успокаивала – и протянула телефон мужчине. Так они и стояли вдвоем, слушая вкрадчивый и томный голос Джефа Твиди[1]. Она сначала обхватила себя руками, пытаясь согреться, а потом просто засунула руки в карман‑муфту своего худи.
– Спасибо, – когда кончилась песня, сказал он, возвращая ей телефон.
Она взглянула на шоссе – вспышки и мерцание мини‑фургонов, джипов, грузовиков, легковушек – ни полицейских машин, ни пожарных, ни одной «Скорой». Что делать, она не знала – и честно призналась ему в этом. Вдруг ему станет лучше от мысли, что всех ответов не знает никто. И если он собрался прыгнуть, то уже должен был бы это сделать. Так? Так.
– Тебе ничего делать не придется. Все уже сделано, – сказал он.
– Что сделано? В чем вообще дело?
– Не знаю, – сказал он.
Ей даже стало смешно от того, как это было человечно и искренне сказано: я не знаю. Про себя Талли молилась: «Господи, Ты нас видишь. Ты нас знаешь. Пусть к этому мужчине придет знание. Пусть он найдет причину остаться. Услышь нас обоих. Пусть у меня это получится. Не покидай нас».
Она протянула ему руку. Дрожащую, мокрую, холодную. Он посмотрел на нее, на реку. На реку, на нее. Рюкзак лежал у ее ног. Он все смотрел и смотрел на реку. Продолжая смотреть на реку, он взял ее за руку.
* * *
От него пахло дождем. Его куртка была с капюшоном, который он так и не надел. Какой смысл, если планируешь скоро умереть. Что мокрая голова для мертвого? Он поднял рюкзак и пошел за ней к машине. Сел и закрыл пассажирскую дверь.
– Сиденье намокло. Извини, – сказала Талли, забыв, что он уже и так весь вымок. Она тоже. Она закрыла дверь, пошарила рукой на заднем сиденье. Достала из спортивной сумки полотенце и вытерла лицо. Хотела дать ему, но он отказался.
– Так вот, если ты ждал знака, чтобы не умирать, то знак – это я. То, что я остановила машину. Что теперь везу тебя пить кофе.
– Знака я не ждал.
– Почему нет?
Талли выключила аварийку и подождала момента, чтобы тронуться. Влилась в поток машин. Возможно, это ужасная идея, но она уже воплощалась в жизнь. Это было страшно и захватывающе, сердце Талли замирало, и она сама не понимала – из‑за паники или от волнения.
– Не хотел я знака, – сказал он.
– Но он явился, – улыбаясь ему, сказала она. Наверное, искренне улыбаясь впервые за день. Утром, принимая клиентов, она улыбалась, как и было положено, потом прямо в кабинете в одиночестве съела салат с тунцом. После обеда она опять принимала клиентов и перед тем, как уйти с работы, зашла в профиль Джоэла в соцсети – ведь он так и не сменил пароль – и, как обычно, пощелкала по страничке его новой жены. Посмотрела старые фотки ее беременного живота и фотки с вечеринки для будущей матери, которых раньше не видела. На одной из них на заднем плане узнала Джоэла – он жарил мясо. У Талли на веранде до сих пор стоял новенький газовый гриль – Джоэл купил его, но так ни разу и не воспользовался.
Дочке Джоэла было почти два месяца, и на одной из новых фотографий с ней его волосы были собраны в хвостик. Долбаный хвостик! Талли захлопнула крышку ноутбука, закрыла лицо руками, поплакала и ушла с работы. В спортзале на другом берегу реки она пробежала шесть с половиной километров, разочаровав саму себя тем, что не дотянула до обычных девяти или десяти. А по дороге домой она увидела Мост – так она начала про себя называть парня с моста, так и не назвавшего свое имя.
Он пожал плечами. Оказалось, в знаки он не верил, хотя она, безусловно, только что спасла ему жизнь. Раньше ей не приходилось спасать жизнь в буквальном смысле слова, и эта мысль ее грела. Она посмотрела на него, оценила его профиль. Наверное, его можно назвать симпатичным и дать где‑то от двадцати до тридцати пяти лет.
– Ты любишь кофе? – спросила она.
Во время терапевтических сеансов она использовали множество разных методов: комплексный, модификации поведения, гештальт‑терапию, когнитивный. Но еще она верила в силу простоты: слушатель, теплый напиток. Ее клиенты охотнее открывали душу с дымящейся кружкой в руках. Иногда, выписывая квитанции на оплату, она испытывала чувство вины, считая, что не сделала ничего – только вскипятила воды. Она везла его в свою любимую кофейню, возле которой она останавливалась почти каждый день. Там было безопасно. Там он ее не убьет, ведь она знакома с бариста.
– Не важно. – В его голосе было столько невероятной грусти, что могло остановиться время.
– Важно. Ты важен. Твоя жизнь важна. Да‑да, – не сдавалась она в ожидании ответа. Не получив его, она продолжила: – Ну… почти приехали. Кофейня чуть дальше. Может, ты ее даже знаешь. Ты местный? Я не очень знаю, что говорить, так что сочиняю на ходу и сейчас вполне полагаюсь на Бога.
– Что, если Бога нет? – Он смотрел в окно, по стеклу, словно нитки бус, ползли дождевые капли.
«Тогда я не знаю. Поэтому приходится верить, что есть», – подумала Талли.
– Тебя зовут Талли? – помолчав, спросил он.
– Талли. Талли Кларк. Сокращенно от Таллула. Что означает «текущая вода… бьющая вода». Но все зовут меня Талли – все, кроме брата с семьей. Те называют меня Лула. – Впереди на углу возникла кофейня, на ней светилась зеленоватая неоновая вывеска, их ждали.
– Ха! – Он повернулся к ней, преобразившись. Улыбка самоубийцы. То ли пугающая, то ли приятная. У Теда Банди[2] тоже была пугающая приятная улыбка. И у серийного убийцы Зодиака[3], видимо, и у большинства убийц, в конце концов попавших в передачу «Дейтлайн»[4]. – Красивое имя. Но меня зовут не Таллула, – заключил он. Улыбки как не бывало.
[1] Американский музыкант, прославившийся как вокалист и гитарист группы Wilco.
[2] Американский серийный убийца, насильник, похититель людей, каннибал и некрофил, действовавший в 1970‑е годы.
[3] Псевдоним неустановленного американского серийного убийцы, действовавшего в Северной Калифорнии с конца 1960‑х до конца 1970‑х годов.
[4] Dateline – еженедельная передача американского телевидения (новости, реалити‑шоу, право).
