Зарисовки моей души
– Вздрогнем, – произнес тост какой‑то парень, и мы все подняли стопки.
* * *
Открыл ворота ключом и вошел во двор, прошел по дорожке до дома. Криво усмехнулся. Дом. Мне смешно стало. Это место никогда не было моим домом и никогда им не станет. Внутри снова поднялась тихая ярость. Когда самолет приземлился в аэропорту, я даже ехать сюда не хотел. А потом решил, что надо. Посмотреть в эти счастливые лживые лица, которые называют себя моей семьей. Если бы не годовщина смерти матери, и ноги моей здесь бы не было. Но на меня накатывает. Каждый год накатывает, как дата смерти ближе становится. Голос мамы в голове слышу, и холод в душе разливается, от которого выть хочется.
Сделал шаг, поднимаясь на крыльцо, и понял, что меня еще больше развезло от алкоголя. Посмеиваясь, забрался наверх и не с первого раза открыл входную дверь. Начал шарить по стенам – где гребаный включатель? Рука что‑то зацепила, и это что‑то с грохотом упало на пол. Чертыхаясь, переступал через осколки и снова что‑то зацепил. Меня шатало. Устало привалился к стене, прикрыл глаза. И тут услышал голос. Ее голос. Сразу распахнул глаза, прищурился, постарался разглядеть силуэт.
Ухмыльнулся, услышав шок в ее голосе. Наверное, уже забыли обо мне, что я существую. Через секунду взяла себя в руки. Услышал ее шаги вниз по лестнице, и тут же зажегся торшер. Впился в нее пожирающим взглядом. Все такая же холеная, красивая, холодная сука, даже в этих нелепых шортах и майке. Стоит поодаль и смотрит на меня непонимающе. В ее огромных глазах вопрос – какого хрена приперся?
– Я… Я не знала, что ты приедешь. Володя ничего не говорил…
– А я никому ничего не говорил, просто прилетел, – развел руки в стороны и улыбнулся, – сюрприз.
Она молчала и в глаза не смотрела – куда угодно, только не на меня, словно я – грязь, на которую не стоит обращать внимания. Ярость поднялась внутри с новой силой. Захотелось подойти, взять за подбородок и заставить на себя посмотреть!
– Кушать хочешь? Я могу приготовить…
– Комната моя где?
– Комната?
– Именно.
– А. Вот тут, на первом этаже, до конца и налево. Пойдем, покажу.
– Сам дойду, – отошел от стены, – а ты пока прибери. Грязно у тебя тут, Вера.
С этими словами прошел мимо опешившей женщины. Комнату нашел быстро и, не раздеваясь, повалился поверх одеяла. Отрубился моментально.
* * *
Проснулся от головной боли. Бл*ть, не надо было смешивать выпивку, знал же, что с утра херово будет. Кое‑как открыл глаза и посмотрел на часы – ладно, не с утра, ближе к вечеру. Встал с кровати и первым делом принял душ. Вышел, завернувшись в полотенце. Вещи я оставил в камере хранения, а надевать грязные из клуба мне не хотелось. Открыл дверь с намерением попросить Веру дать какую‑то одежду, и взгляд упал на аккуратную стопку вещей у порога. Поднял их, сверху лежала записка, написанная аккуратным каллиграфическим почерком: «Подумала, что тебе понадобится одежда, чемодан я вчера у тебя не видела. Таблетки от головной боли на кухне в крайнем верхнем левом ящике. Завтрак в холодильнике».
Какая заботливая, вашу мать! Смял клочок бумаги и швырнул о стену. Бросил одежду на кровать. Скинул полотенце и надел спортивные штаны, взял со столика телефон, сигареты с зажигалкой и прошел в кухню. В доме стояла тишина. Интересно, где все? Успею ли я свалить, пока никто не пришел? Достал из холодильника бутылку воды и услышал детский смех на заднем дворе. Особо не задумываясь, пошел туда.
Ее увидел сразу. Сидела ко мне полубоком и что‑то сосредоточено рисовала, прикусив губу. Подкурил сигарету, вдыхая горький дым, пачку бросил на перила. Мне кажется, Вера с нашей первой встречи ничуть не изменилась. Как вчера помню, как отец знакомил с ней. Она уже Веронику родила, на руках держала и светилась вся изнутри. Говорила тихо, приветливо. Но я уже тогда знал, что она гнилая внутри. Какая падла будет семью рушить, чтобы свою создать? Только конченая последняя тварь. Какой и являлась Вера Ольшанская.
– Мама, это кто? – из мыслей вырвал детский голос.
Посмотрел вниз на светловолосого парнишку. Как раньше не заметил? Это, наверное, Николай. Или Никита? Я не помнил. Ребенок смотрел на меня голубыми глазами, точно такими же, как мои.
– Это – Саша. Помнишь, я говорила, что он приехал? – женщина отложила в сторону какую‑то потрепанную тетрадь, подошла к нам и обняла сына за плечи. А мне от этого жеста больно стало почему‑то. Сделал новую затяжку, а Вера смотрела на сигарету с жадностью, сглотнула нервно. Неужели наша Верочка не святая? – Поздоровайся с Сашей, малыш, – ее голос дрожал.
– Привет, Саша, – послушно поздоровался малой.
– Привет.
Молчание затянулось. Я докурил и кинул окурок на землю, затушил носком кроссовок.
– Ты – мой брат, – мелкий подал голос. Это был не вопрос – утверждение. Он хмурился, словно пытался понять смысл всего живого на земле. – Но почему так? Ты же не был у мамочки внутри! – эта реплика вызвала на моем лице похабную улыбку. А Вера смутилась и даже покраснела немного.
– Ник, я тебе уже все объясняла.
– Я помню, но… я не помню, – честно ответил ее сын.
Сел на корточки, чтобы быть одного роста с ребенком, и доверительно сообщил:
– Мы с тобой братья. А чтобы ты получился, твоя мамочка и мой папочка начали траха…
– Саша! – не успел закончить предложение, как Вера прижала ладони к ушам ребенка и посмотрела на меня с ужасом.
Выпрямился во весь рост, возвышаясь над женщиной.
– Это же правда.
Мы смотрели в глаза друг другу, ее грудь вздымалась, а взгляд прожигал ненавистью. А я ловил от этого кайф.
– Ник, иди, принеси свой дневник, – попросила женщина, не разрывая зрительного контакта со мной.
– Но, мама…
– Сейчас же!
Мальчик послушно пошел в дом. Вера приблизилась ко мне вплотную. Видел, как женщину начало трясти. В нос тут же ударил ее запах – она всегда пахнет земляникой.
– А теперь послушай меня сюда, – сказала с таким отвращением, словно ей вообще противно разговаривать со мной. – Не смей разговаривать с МОИМ сыном в таком тоне или…
