Заступник

Нильс Мари поужинал, вышел в просторную гостиную и тяжело опустился в кресло. Все катилось в тартарары. Он устал. Если бы можно было ни о чем не думать! Закрыться в доме, отключить телефон и телевизор, день и ночь плюющийся дурными новостями, забыть о городских проблемах и окунуться, как это бывало раньше, в милый его сердцу семейный уют. Но и дома было неспокойно.

В последние дни протесты зоозащитников захлестнули улицы. Накал страстей в городе стал зашкаливать. Охочие до жареного журналисты растиражировали самые невинные события миллионами копий, и теперь казалось, что кроме митингов, шествий и демонстраций в городе ничего не происходит. Все слои общества втянуты в противостояние. На этот вселенский шабаш уже невозможно закрывать глаза. Невозможно не реагировать. Договориться не получается. Разгонять? Но это еще больше осложнит ситуацию.

Зараза конфликта проникла и в городской совет. В правительстве образовалось два лагеря, и теперь на заседаниях бесконечно муссируется один вопрос – права питомцев и еже с ними. До обсуждения текущих проблем дело не доходит. Споры, вопли, угрозы. Разгораются нешуточные страсти. Все хотят высказаться на тему «кто виноват, и что делать?» Каждая сторона с пеной у рта отстаивает свою правду. Каждый оратор уверен в своей правоте. И каждый следующий разбивает в пух и прах предыдущего. Крики, оскорбления. Есть и явные провокаторы. Несколько раз доходило до драк. Безумие!

Нильс Мари стоял во главе совета города уже много лет. Его опыт подсказывал ему, насколько опасна нынешняя ситуация и что невозможно прийти к согласию, пока эмоции зашкаливают. Он также знал, что, какие бы действия ни предприняло правительство, крупный бизнес, на чьи налоговые отчисления живет город, не должен пострадать. Иначе все рухнет. Все полетит в тартарары. Однажды такое уже случалось. Заводы стояли, работы не было, город умирал. Дома ветшали, дороги не ремонтировались. Да что там дороги! Мусор не на что было вывозить. Город утопал в грязи и задыхался от нестерпимой вони с переполненных помоек.

Недоглядели! Еще недавно никто и представить не мог, какая дичайшая ситуация может возникнуть с питомцами и их покровителями. Еще несколько лет назад питомцы были тише воды, а об их правах никто не задумывался всерьез. Мир был устроен таким образом. И все тут! Исторически сложившееся положение вещей. Кто вспоминал о каких‑то мифических временах, когда питомцы были титульной нацией. Да и, помилуйте, были ли такие времена! Не выдумка ли это тех, кому выгодна сегодняшняя нестабильность в государстве.

Однако, грамотные политики обязаны были предусмотреть подобный расклад. Именно политики! Нильс Мари никогда не был политиком. Хозяйственником? Да! Но не политиком –лизоблюдом с гибким хребтом и с врожденным внутренним флюгером – который всегда знает, куда дует ветер.

И все же ответственность лежит и на нем. В те годы, когда он был главой Совета, ему следовало привлекать в город разнообразные производства. Напрашивались же кораблестроители с их многомиллиардными заказами. Его смутило использование пластика для внутренней оснастки судов. Литье пластиковых изделий – чрезвычайно вредное производство. Весь город дышал бы фенолами. А это – огромный список разнообразных заболеваний у местных жителей.

Поэтому и отказались. Пустили производителей печенья и соусов, надеясь на хорошую отдачу, а они достигли своего потолка и сели ровно. Налоги платят, рабочие места предоставляют, но все это – мелочь по сравнению с двумя гигантами – косметической фабрикой и заводом кожгалантереи. Здесь обороты такие, что и столице не снилось! Есть свои минусы, и в плане экологии. Да где же их нет.

Нильс Мари вспомнил заседание совета, когда в город просились производители памперсов.

«Нам не потянуть памперсы! – засмеялся тогда его зам. – Ничего личного, просто, рабочей силы не хватит! Придется заимствовать у соседей, а нам это надо?!»

И он был прав. На тот момент – абсолютно прав!

– Мы успокоились, расслабились, а теперь приходится пожинать горькие плоды собственной недальновидности, сказал он вошедшей в гостиную жене.

– Ты о чем?

– О том, что предугадать захлестнувшую город волну протестов не смог бы никто, будь он хоть семи пядей во лбу!

– Если бы все было так просто, дорогой! Ты же не считаешь, что все, кто требует милосердия к питомцам, враги? История показывает, что в обществе, где учитывают интересы слабых, безопаснее и комфортнее живется и всем остальным. И нашим детям, в том числе. Безопаснее! Это важно! Ладно, старшие, они каждый по‑своему вписались в эту действительность, и приспособились жить в соответствии с ее законами. Но Перси?

Она замолчала. Нильс Мари увидел слезы в уголках ее глаз и отвернулся, чтобы скрыть волнение.

Девятилетняя Перси – его радость и его боль одновременно. Откуда взялись в ее маленькой рыжей головке все эти доведенные до абсурда идеи сочувствия и сострадания? Сегодня мир не так прост и совсем не добр к тем, кто слаб. А ее все ранит. Любая несправедливость. Как она будет жить дальше?

– Не надо было ей с ее чувствительной душой разрешать заводить питомца. Больше бы общалась со сверстниками, и сейчас мы не ломали бы голову, как справиться с этой блажью, – сказал он жене.

Жена вздохнула.

– Это не блажь, – сказала она. – Это данность. Я общаюсь с родителями ее друзей. И все в один голос утверждают, что нынешние дети иные. Они по‑другому устроены! Они видят мир не так, как мы, или их старшие братья и сестры. Они чувствуют тоньше. Они мыслят шире и глубже. С этим нам придется смириться и жить, потому что это – наши дети.

– Ты преувеличиваешь! Они слишком малы и неопытны, чтобы понимать всю сложность и неоднозначность жизни. Они избалованы благополучием, сытостью, тем, что им только стоит открыть рот, и они получают все, что хотели.

Он закрыл глаза и долго молчал, вспоминая свое непричесанное детство.

– Неопытны, избалованны. Да! Тут не поспоришь, – прервала молчание жена. – Но они добрее и разумнее, чем были мы. Иногда их жалко до крайности, потому что не знаешь, как им помочь. Вот Перси… Сегодня пришла из школы вся в слезах. Барни, ее одноклассник, сказал, что в том, что произошло вчера на площадке возле старых гаражей, виноват ее отец. Я ей говорю: «Не слушай его. Это все неправда!», а она рыдает в голос. Ушла в свою комнату, отказалась обедать и к ужину не вышла.

Нильс Мари вмиг резко повернулся к жене.

– Ты о чем? – спросил он, ощущая вмиг возникшую, хорошо знакомую в последний месяц дрожь внутри.

– Ты не знаешь? Никто не скакал тебе? В городе сейчас только об этом разговоры! В лесу, за гаражами, жила семья питомцев – мать и трое детей. Ходили, копались в мусоре, кто‑то подкармливал этих бедолаг, выносили им пищу. Говорят, что по ночам малыши сильно шумели. Я сама не слышала, сказать ничего не могу. Так вот, вчера вечером кто‑то подбросил им отравленную еду. Крысин, я не знаю, что именно. Не могу сказать. Мать куда‑то отошла в это время, а малыши накинулись на угощение.

Она помолчала.

– Они так кричали, когда яд начал действовать!.. Когда мать вернулась, все уже было кончено. Все трое погибли.

– Я ничего не знал. Никто не говорил мне об этом! – Нильс Мари похолодел.

– А школе друг Перси сказал, что все это произошло потому, что ты, ее отец, не хочешь принимать закон о милосердии к питомцам. Видимо, родители обсуждают эти вопросы дома, при детях. Перси рыдала до изнеможения. Теперь сидит в своей комнате. Никого не хочет видеть.