Зеро. 40. Антиутопия

Мне не разрешили завести ребенка, потому что у меня плохой генный материал, да даже если бы и разрешили времени на «поиграть» у меня бы с ним не было. Странно, что Совет не начал производить синтетических людей, хотя, это было бы логично. Синтетические люди в синтетическом пространстве. А может быть, я просто не внимательна и все вокруг давно синтетические. И я сама давно синтетическая, просто не понимаю этого?

После занятий время для идей, на это отводится час, и за этот час каждый обязан предоставить идею, если идеи нет…

– Эр!

Я едва не закричала во весь голос от ужаса. Не привыкла к такому обращению, но сама сказала всем знакомым называть меня так. «Рита» мое имя от рождения, но ближе к возрасту Зеро я убрала по букве за каждый прожитый десяток, в итоге осталось лишь это скупое и звучное «Эр».

Это пришла моя подруга, ее зовут Эмма. Эмма выкладывает на стол копченую селедку, чеснок и ставит бутылку с вином из старых запасов, из времени, которого больше не существует. Все это сейчас запрещено. Никаких напоминаний о прошлой цивилизации. Альтернативы вину – спирт, но получить его можно только на презентациях новых открытий, если Вы совершивший открытие, либо, почетный гость. Совет любит праздновать новые открытия и не скупится на пышные презентации.

Еще десять лет назад ученым удалось синтезировать вино, на его создание требуется теперь не более четверти часа, с использованием этанола и ароматизаторов, и все те ученые теперь среди людей Зеро. Не те поганые концентраты, нет, полноценные порошки, которые даже истинный сомелье прошлого времени был бы не в силах различить.

Эмма считает меня доброй и хорошей, я помогаю людям не сойти с ума в этом новом времени, оказывая им подпольные консультации, и получаю за это то, что напоминает мне о жизни. А о жизни мне напоминают туфли, платья, пластинки и диски с фильмами. Правда, мне не на чем их смотреть. Но не важно, я просто закрываю глаза, и в голове звучит мелодия, и в темноте я вижу титры. Я все эти вещи прячу от своей Железяки за горшком персика, но ей все равно, по‑моему. Главное, что я соблюдаю режим и распорядок.

Совет официально ввел закон, запрещающий трансляцию любых фильмов и мультипликации, потому что это плохо влияет на рассудок и дает людям неверные ориентиры в будущем, они смотрят комедии и смеются, и хотят быть счастливыми, радостными, но на это нет времени.

Они смотрят мелодрамы и плачут, и хотят любить и растить детей в любви, но на это нет времени. Они смотрят ужасы и боятся, стимулируют себя на осознание реальности и на это тоже нет времени. Да и смотреть, по сути, не на чем, используют Энергетические мониторы, так что, при желании диск никуда не засунешь.

Разрешается смотреть лишь то, что одобрено Советом – съемки с празднеств новых открытий в области науки. Искусство и литература больше не носят характера «художественный». Нет художественных фильмов и книг, только научные. В науке главная ценность для Совета. А только Совет имеет значение. Я повторяюсь, я повторяюсь. Одни и те же мысли, но, какая к черту разница теперь?

Эмма разрезала селедку, и вытащила из нее кишки, так быстро, что я позволяю себе улыбку. Редкая роскошь за последнее время. Она облизывает пальцы и щурится от вкуса жира и смеется, а я все думаю об этих 24 часах.

– Где ты это вязала?

– У… Да какая тебе разница, взяла и все! И чесноком сейчас посыплю, жалко вот уксуса не смогла достать, но ничего, а еще, давай хлеб подогреем?

Я чувствую, как у меня внутри все сжимается, это совсем отчаянный поступок. Достать настоящий хлеб из настоящей пшеницы, за это и убить можно в Новой Цивилизации.

Есть правда, целая сеть, пекущая хлебобулочные изделия, и они пользуются спросом больше всего, все, как и прежде, ничего не меняется, только теперь люди хотят не наркотики, а хлеб. Так было до Совета и так при нем. «Хлеба и зрелищ». Меняются только законы, люди – нет.

Кстати, Столин, мой ближайший сосед, работает в Совете, и именно он содержит у себя в доме подпольный парник для выращивания пшеницы. Совету не придет в голову его проверять, а он просто сделал правильный выбор, вовремя принял решение, которое спасло его шкуру и шкуру его девочек. Ему давно за 40, и последние годы он по ночам занимается выпечкой в своем бронированном подвале, снабженным самыми передовыми электронными очистителями воздуха, поэтому запах сдобы не привлекает лишнего внимания, а днями проводит время в Совете и принимает важные решения для развития науки.

На крыше его дома установлено энергетическое зеркало, которое отражает свет от зеркала, установленного во дворе, его не спрашивают зачем, это просто привилегия, он хочет в доме свое Солнце, а не искусственный свет. А Столин использует его для своей пшеницы и внаглую дурит Совет, который его ценит и во всем ему доверяет.

Зачем ему это все я не знаю, все хотела спросить, но не было времени… Интересно, что он ответит. Наверное, что‑то из разряда «для души», хобби же тоже нет. В гольф никто не играет и не вяжет шапочки и носочки. Это все, что запрещено, само собой, все, что может заставлять уровень эндорфинов расти, все под запретом. Время. Время ради будущих поколений. Иначе никому не выжить. О душе никто не думает, словно ее совсем нет. Может, ее и правда нет и никогда не было?

Эмма вытаскивает пробку и протягивает мне бутылку. Звук меня развеселил, как же давно я его не слышала.

– За тебя! За тебя. Я тебя люблю!

Я расплакалась, так нельзя…

– Не плачь, и мы все еще наладим. Давай, пей!

Эмма всегда была такой живой. Она не умела притворяться, но, при всем при этом, ей светит стандартная процедура, а мне нет. Она работает на Совет, в одном из его корпусов, занимается изучением поведения подростков, и корректирует дозы марихуаны, начиная с 12 лет. Мы учились на одном факультете психологии лучшего ВУЗа некогда большой страны.

– Эмма…

– Нет, – она мотает головой. – Нет, говори. Не надо… – она тоже заплакала, видимо, до нее дошло, что это наши последние часы вместе…

Скоро за мной пришлют кого‑то из Совета, эти ищейки достанут меня даже со дна колодца, потому что в каждого жителя Новой Цивилизации вживили чип. Этот чип не в руке или ноге, и совсем не в заднице. Он в моей крови, члены Совета научились создавать цифровые матрицы на основе уникальных ДНК человека, они сильно продвинулись. Отпечатки пальцев и снимка сетчатки глаз такая древность теперь!

Я не могу вырезать из себя кусок и стать свободной, как в фильмах, что были популярны в мое время, я у них под колпаком, и у меня осталось совсем немного времени. Господи, что я несу… До чего времени? У меня его давно отобрали!

– За мои с дважды двумя дважды по 18! – улыбаюсь я сквозь слезы, делаю глоток.

– Сама поняла, что сказала? – Эмма смеется и тянет руки к селедке.

Я делаю еще один большой глоток, так приятно, словно пью нектар и не сравнится с тем, что Совет подает на своих презентациях, ну и дрянь их это синтетическое вино! Дрянь, потому что я знаю его историю. Это как с людьми, Вы видите перед собой красивого мужчину в дорогом костюме и изящными манерами, но знаете, какое он по сути своей дерьмо, потому что Вас связывала с ним в прошлом неприятная история, в которой он повел себя как последний подлец.

Вся жизнь превратилась в полное дерьмо, все не могу отделаться от риторического вопроса «Для кого все эти открытия Совета?» Никакого рок‑н‑ролла, секса и драйва, только работа и любовь по расписанию.