Жар-птица

– Мой ридикюль с зеркалом остался в карете, а волосы в таком беспорядке, – сокрушалась она.

Окинув ее вновь взглядом, Измайлов отметил, что ее волосы буйной гривой спускаются на спину и чуть удерживаются с боков шпильками, и эта картина не казалась ему такой уж неприглядной, как она говорила, наоборот, он поймал себя на мысли о том, что ему невероятно хочется прикоснуться к ее янтарным мягким локонам и запустить в них ладонь. Естественно, это было неосуществимое желание, о котором стоило умолчать, чтобы девушка не сочла его наглым или невоспитанным.

– А мне нравится, как ваши волосы переливаются. Словно темный янтарь, – тихо вымолвил он.

Быстро подняв на него глаза, Ирина отметила четко очерченные скулы его мужественного лица, высокий лоб, чуть заросший щетиной рельефный подбородок и темные короткие спутанные волосы. Измайлов был молод, но уже не юн. Его бледно‑голубой взор как‑то странно горел, и она вмиг смутилась, отвернувшись от молодого человека.

Александр понимал, что ведет себя вызывающе, позволяя себе неприлично глазеть на нее, но не мог сдержать свои порывы. Почему‑то наедине, здесь, на чердаке заброшенного дома, он не опасался говорить и смотреть на девушку, как ему хотелось, он ощущал, что она в его в власти и не может сбежать, даже если он сделает что‑то не так.

В следующий миг Ирина медленно встала, чувствуя нервозность от его близости, и, обхватив себя руками, сказала:

– Скоро вечер. Когда вода пойдет на спад, как вы думаете, месье Измайлов?

– Не знаю, может, через час, а может, и завтра. Как Бог даст.

– Это просто невозможно находиться мне тут, – лепетала она, отворачиваясь от него и подходя к округлому большому окну на козырьке крыши. – Меня дома наверняка потеряли.

– Не переживайте, думаю, к вечеру вода схлынет, и мы сможем выбраться отсюда. Пару лет назад было подобное наводнение. Правда, не такое сильное.

– Не могу же я в самом деле оставаться здесь с вами, на этом чердаке, так долго. Это так неприлично и … – она замялась, но он все понял. – А вдруг вода не уйдет до вечера, что же, ночевать тут? – нервно закончила она.

– Вы боитесь? – спросил он, вставая и подходя к девушке сзади. Его сапоги коснулись низа ее платья. Почувствовав приближение молодого человека, Ирина резко повернулась и невольно попятилась от него к окну. Отчего‑то это не понравилось Александру, он нахмурился и напряженно спросил: – Боитесь меня?

Тут же он отметил в ее ярких карих очах испуганное выражение, что подтверждало его слова.

– И вовсе нет, – выпалила Ирина с горячностью.

Но Измайлов чувствовал, что она лжет, ибо ее поведение красноречиво говорило о том, что она боится оставаться на ночь здесь рядом с ним. Она была еще так юна и неопытна, что совершенно не умела скрывать свои эмоции.

Ему стало обидно от ее поведения. Ведь он ничего не делал постыдного по отношению к ней. Он спас ее несколькими часами ранее и теперь с почтением относился к ней. Да, он осознавал, что уж больно призывно и алчно смотрит на нее, даже на миг не оставляя ее взглядом в покое, но все оттого, что ранее он никогда не встречал существа более притягательного, чем она. Он не хотел лицемерить и скрывать свой интерес к ней, жаждал смотреть на нее, даже несмотря на то, что это ей явно не нравилось.

– Вы замерзли? – решил он перевести разговор на другую тему, видя, что ее губы трясутся.

– Да, – кивнула она.

– Я попробую развести огонь.

– Но как? – удивилась она.

– Здесь идет дымоход, – заявил он, подходя к кирпичной, чуть разрушенной трубе, выступающей из стены. – Можно кое‑что сделать.

Быстро вытащив острый военный нож, он начал проворными движениями вытаскивать кирпичи из облезлой трубы, складывая на пол. Дымоход был старым, потому кирпичи выходили довольно легко.

– Несите их к окну, – велел он, подошедшей к нему девушке. – Сделаем подобие очага. У меня есть огниво, попробую разжечь небольшой костер.

– Но это опасно, дом загорится, – обеспокоилась Ирина, взяв в руки два кирпича.

– Не загорится, – хмыкнул он, сам подбирав восемь штук и потащив их к окну. – Я умело выложу кирпичи, и окно приоткроем.

Собрав старые холщовые мешки, Александр намочил их под моросящим дождем, и разложил на полу, друг на друга, сделав преграду, чтобы горящие угли не зажгли деревянный пол. Далее на мокрые мешки он выложил первый ряд из двадцати кирпичей сплошным квадратом и два ряда по контуру, словно делая края для костровища.

– Ну вот, как славно вышло. Теперь дело за малым. Сейчас! – заявил он и направился к спуску вниз.

– Вы куда, месье Измайлов? – взволновалась Ирина, видя, как он ловко спустился в лаз на второй этаж.

Внизу раздалась некая возня, стук и срежет. Через пять минут Александр закинул на чердак довольно внушительное количество деревянных брусков. И после умело забрался сам.

– Старая лестница хоть на что‑то сгодилась. Выломал самые лучшие куски ступеней от нее, сухие пока. Для растопки в самый раз.

Огонь в умелых руках Измайлова заполыхал спустя четверть часа, наполняя промозглое пространство приятным теплом. Дым тянуло в приоткрытое окно.

Пододвинув скамью ближе к костру, Ирина села на нее, протягивая руки к огню. Алекс остался сидеть на корточках рядом с самодельной печью чуть сбоку, поправляя дрова длинной палкой, выломанной из той же лестницы.

Спустя некоторое время он посмотрел на девушку и, улыбнувшись, спросил:

– Вы как? Согрелись?

– Нет, – ответила она искренне.

Молодой человек бесцеремонно протянул руку к ее рединготу и прошелся по нему ладонью.

– Позвольте, да вся мокрая! – констатировал он тут же. Его рука устремилась дальше по юбке ее платья. Ткань была насквозь мокрая. Неудивительно, что девушка не могла согреться. – Вам надо снять мокрую одежду, иначе простынете.

– Неприлично говорить подобное, сударь.

– Нет, вы не понимаете, надо непременно снять мокрое и обсушить все у огня, – заявил он твердо. – Холодает. Вы окоченеете от холода в мокром платье.

– Но оно только до талии мокрое. Я теперь встану к огню и высохну так, – тихо сказала девушка, поднимаясь со скамьи.

– Это глупо, Ирина Николаевна, – внушал он. – Послушайте, давайте я дам вам свой мундир. Он сухой.

– Мне не нужен ваш мундир, сударь. И я не собираюсь раздеваться, – возмутилась она.

– Отчего же? Вы снимете платье и нижние юбки, останетесь в рубашке. Наденете мундир, а моим плащом укроете ноги. Посидите пару часов у огня, обсушите волосы. Платье ваше я с другой стороны дымохода приспособлю. Думаю, к вечеру оно высохнет.

– Нет‑нет, – залепетала она смущенно.