Жизнь забугорная

Познакомилась я с ними сразу по переезду в этот дом. В квартире я была одна, разбирала только что привезённые вещи. В дверь постучали. Открыв, я увидела комедийную пару: двух кругленьких, как шарики, седеньких старичков в одинаковых джинсах и футболках, с абсолютно идентичными стрижками, обутых в пушистые детские тапки‑зайчики. Эти братья‑близнецы сообщили мне, что я слишком громко хожу по квартире, и они не могут из‑за меня уснуть. Я сообщила им, что хожу дома не в голландских деревянных башмаках, а босиком, что сразу и продемонстрировала. К тому же, о каком сне они толкуют в обед? Один из близнецов взвизгнул фальцетом: «В Германии – это время обеденного отдыха, и мы с мужем будем спать, когда захотим!». «Так это гомики, – подумала я. – Час от часу не легче. А выглядят, как одной матери дети». Но тут визгливый гомик произнес: «Я еще вчера хотела вам сказать, что шуметь душем после двадцати двух тоже не разрешается». Так гомик, оказывается, женщина! От неожиданности я едва не села на пятую точку прямо в коридоре. «Алиса в Зазеркалье».

Я пообещала соседям ходить потише, с ужасом представляя, что будет здесь твориться, когда мы начнём собирать мебель и вешать полки на стены. Не прошло и двух дней, как фрау Фрост нанесла повторный визит: «Вы нарочно громко ходите по квартире. У моего мужа на этой почве развилась мигрень. Мы сообщим об этом в полицию!».

«Сумасшедшие, – подумала я. – С такими лучше не спорить». Я протянула соседке телефонную трубку:

– Звоните! Пусть немедленно приезжают и научат меня передвигаться по квартире другим способом. Мне самой уже давно надоело ходить. От этого болят ноги. Я полагаю, до нас в этой квартире жили ангелы? Шелест их крыльев вас не беспокоил?

Фрау Фрост замерла с открытым ртом и моей телефонной трубкой в руке.

– Невероятно, – прошептала она, удаляясь.

В дальнейшем ни Фростиха, ни ее супруг‑близнец мозги мне больше не компостировали, принявшись за соседей сверху. Но такого безобразия, как моя ночная какофония, однофамильцы нашего юного стукача Павлика Морозова терпеть бы не стали. Практически одновременно с дверью Фростов открылась дверь фрау Беккер.

– Что здесь происходит? – испуганно поинтересовалась бабулька в ночной сорочке, поверх которой была наброшена длинная шаль с кистями.

– Опять Хаусманы хулиганят, – взвизгнула Фростиха, высунув из‑за двери голову в дурацком ночном колпаке. – Три часа подряд звонком играют. Мы уже и полицию вызвали.

Слезы облегчения непроизвольно потекли из моих глаз. Я бросилась к фрау Беккер и, захлебываясь рыданиями, поведала ей, что у нас – несчастье. Любопытные Фросты тут же просочились на лестничную площадку и приблизились к нам. Я рассказала, что в последнее время у Петера – неприятности на работе. На этой почве он стал регулярно выпивать, и как следствие – перебои с сердцем. Сейчас он определенно дома, а дверь не открывает. Не иначе, лежит без сознания, а может, и умер уже. А мы ведь совсем недавно поженились. Неужели я овдовела?

Пока я причитала, Фрост № 1 ковырял моим ключом в замке, а Фрост № 2 принесла на площадку свой телефон (в квартиру нас с дочкой не пригласили ни те, ни другая). Я уже при свидетелях провыла в трубку знакомую арию: «Милый, если ты жив, открой!». Милый, разумеется, положил на мой вой с прибором.

Старушка Беккер, припав ухом к нашей двери, комментировала: «И правда, телевизор работает. Телефон звонит. Никак и впрямь несчастье случилось». Версия о том, что их сосед склеил ласты, сомнений не вызывала: ну, какой же нормальный человек в добром здравии выдержит трехчасовой звон в дверь, соседский кипиш и бесконечный телефонный вой супруги. Я зарыдала вголос: «Он умер, умер!» и стала медленно сползать по стене. Светка от неожиданности тоже заревела. В это время командование парадом взял на себя Фрост № 1. Бабульке было приказано вызывать «Скорую», а супруге нести на площадку успокоительные капли.

Полицейские и медики прибыли одновременно. Проведя блиц‑опрос присутствующих, толстый Держиморда в полицейской форме изрек: «Всё ясно!», ковырнул ключом замок и с криком: «Полиция!», заменяющим в Германии заклинание «Сим‑сим, откройся!», несколько раз ударил в дверь гиреобразным кулаком.

О, чудо! Дверь тихонько отворилась, и на пороге возник наш «покойник» в помятой фланелевой пижамке с весёлым гномиком на животе и перепуганными глазками. От него шел такой выхлоп, что Держиморда, стоявший ближе всех к двери, брезгливо скривился. Я же с визгом: «Живой! Живой!» бросилась супругу на шею, орошая слезами радости его провонявшую дешёвым пойлом пижамку. Петер холодно отстранил меня от себя. Его ненавидящий взгляд говорил: «Устроила балаган, стерва!». Мой же, вступая в немой диалог, парировал: «Ты на кого хвост поднял, пёс? Я, может, и из слаборазвитой страны прибыла, но развита, в отличие от тебя, не слабо». Вслух же Петер произнес совершенно дурацкое:

– А что ты здесь делаешь?

– Я здесь живу, – ответила я в стиле бородатого анекдота о Крокодиле и Обезьяне.

Тем временем надо было кому‑то отвечать за ложный вызов скорой и полиции. Пока я «билась в истерике», и тех, и других вызвали инициативные соседи. Фрост № 1 проорал, что у него не было выхода, а Беккерша уже давно растворилась в недрах своей квартиры. Держиморда направился к нашему автоответчику и, внимательно прослушав мои многочисленные стенания, долго вставлял пистоны нашему «покойнику». Потом заполнил какую‑то бумагу, дал воскресшему расписаться и, бубня себе под нос что‑то непечатное, покинул цирковую арену.

– Да, мать, – восхитилась Светка, – Сара Бернар отдыхает! 6:0 за технику и столько же за артистизм.

 

5

 

Петер остервенело квасил в своей конуре, обдумывая, как бы меня побольнее наказать. Наутро придумал. Выволок из подвала «Мечту оккупанта» и предложил мне собрать мои вещи и чесать на родину. Я, к его удивлению, немедленно приступила к сборам, которые сопроводила следующей информацией: для начала я закрою свой счет в банке, сняв все свои деньги. Затем отправлюсь в управление по делам молодёжи, проинформирую чиновников о том, что он меня выгнал, и моя дочь, носящая его фамилию, находится теперь под его единоличным покровительством. А поскольку она девочка умненькая – вся в маму – то учиться будет долго и упорно, лет эдак до двадцати восьми, и всё это время он, как удочеритель, будет её содержать. А чиновники проконтролируют, как он её содержит и куда деваются «детские» деньги. Перед отъездом попрощаюсь по телефону с немногими его знакомыми и родственниками, объяснив причину отъезда невозможностью дальнейшей жизни со жмотом и импотентом. Ссылкой в родные края меня не испугаешь: если он ещё помнит, я на Украине не навоз в коровнике разгребала. Закончив сборы и профилактическую беседу, я отправилась принимать душ. Когда вышла из ванной, супруга уже не было. Чемоданчика тоже, а все уложенные в него вещи висели на вешалках в шкафу.

 

 

Конец ознакомительного фрагмента