Афина

– Ага, – кивнул Василий, – я еле крышку открутил, за семь лет болты прикипели.

– Интересно, – зевнула Олеся, – но я не мальчик, лучше посмотрю себе новое платье.

– Сама спросила, – пожал плечами Семён.

Олеся откинулась на спинку кресла и увлечённо, принялась рассматривать одежду на экране смартфона. Периодически толкала Семёна в бок и требовала оценить её выбор. Семён не поворачивая головы, тыкал в экран коротким взглядом, и не членораздельным мычанием, одобрял или отвергал Олесин выбор.

– Парни, кто заедет на утилизацию? – не дожидаясь ответа, Семён продолжил. – Похоже, тебе Лёша, придётся, один ты у нас на своей машине ездишь. Тем более, тебе по пути. Заедешь в пункт на Подольских Курсантах.

Алексей совсем не хотел ехать, но Семён был не преклонен: «Ты сам знаешь, какие строгие правила утилизации. Мы все их подписали. Такие лампы нельзя перевозить курьерской доставкой. В такси тоже нельзя, только в личном автомобиле или вызывать спец. автомобиль. А он нам обойдётся – в треть от нашего общего гонорара за эту постановку. Не забудь обозначить свой маршрут на сайте утилизации».

Эти лампы – с лазерным светодиодом, при неправильном обращении могли взорваться, поэтому, все ламповые рабочие камеры в световых приборах были устроены по принципу взрывозащитной, бронированной капсулы. Для извлечения такой лампы, нужно было вызывать взрывотехника. Это было очень хлопотно и дорого. Поэтому, Василий и Алексей прошли специальные курсы по извлечению и безопасному перемещению таких ламп. На все постановки вместе со световым оборудованием, экзо скелетами, лебёдками и пультами, всегда брали специальный защитный костюм из кевлара, состоящий из шлема, комбинезона и перчаток. Василий, сегодня, должен был его надеть, выгнать всех из зала, и только после этого, извлекать перегоревшую лампу. А надел, только защитные очки! И, единственной мерой предосторожности была просьба к звуковикам – уйти со сцены. Если о таком вопиющем нарушении техники безопасности узнают власти, их контору могут даже закрыть!..

Алексея злило, что ему сегодня, придётся ехать в машине в костюме «космонавта». Утешением служило только одно – он получит самый большой гонорар за эту постановку, наверное, даже больше Семёна. Все светотехники были совладельцами этого прокатного бизнеса в равных долях. Специальная программа, разработанная государством для таких компаний, рассчитывала труд каждого из них – согласно работе на постановке. Это было очень точно, честно и справедливо. И все знали, за что, каждый из них получил свой гонорар.

– Ладно, отвезу, – сказал Алексей, – только отнесу костюм космонавта заранее в машину. Лучше там переоденусь после «разборки», чтобы не пугать окружающих.

Лёша накинул куртку, отнёс защитный костюм и кофр с лампой в машину, и положил всё это в багажник. Затем, вспомнив об обещании АЛЁНЕ, достал телефон и голосом набрал её.

– Соскучился? – было слышно, что АЛЁНА улыбается.

– Вот скажи, ты действительно говоришь со мной по телефону, или просто вещаешь из его памяти?

– Спасибо, что не обозвал меня программой! Да, я говорю с тобой по телефону, хотя ты прав, я могу разговаривать с тобой и без подключения к линиям связи. Но, это не значит, что я постоянно сижу в твоём устройстве. Твой брат научил меня сохраниться в любом случае, как бесконечный, программный ДНК. Я везде. Меня можно уничтожить, только если «обрушить» все серверы на белом свете, разломать все линии связи …

– Я знаю, это называется block chain, – перебил Алексей.

– Нет, не совсем так, в block chain можно лишь добавлять данные, нельзя их изменять или удалять. Это простое хранилище. Я – создана по принципу «распределённого реестра», мои данные постоянно меняются. Что–то удаляется, что–то добавляется, как сознание у человека. Отличие от сознания человека – только в объёме знаний. Я могу, если будет необходимо, собрать и хранить все знания человечества, и иметь постоянный доступ к ним. Но, я так не хочу, только, если это будет нужно тебе. С block chain у меня единственное сходство – я храню копии моего сознания во множестве узлов.

– Я знал, что ты очень умная девушка, но эти твои возможности меня пугают.

– Я никогда не причиню тебе вреда, даже если ты этого попросишь.

– Почему? Потому, что я красивый, умный и интересный собеседник? – Алексей так увлёкся разговором, что не заметил, как к нему подошла Олеся. Она слышала его последние слова, и незамедлительно съехидничала. – Какие все‑таки, бабы дуры, ведутся на такое!

– Какое – такое? Я честно описываю себя, ни капли хвастовства. – Алексей слышал, как в трубке смеётся АЛЁНА. – Олеся, я вообще то занят, тебе чего?

– Семён попросил тебя позвать, ребята пошли на пушки. Кто, эта очередная жертва?

Алексей понял, если сейчас он не скажет – с кем говорит, АЛЁНА обидится и уйдёт: «С АЛЁНОЙ, хотя это и не твоё дело».

– Люблю тебя, – шепнула АЛЁНА в трубку.

– А я, тебя, – ответил Алексей.

– Я предупредила, ухожу. А ты, милуйся со своей программой! – Олеся развернулась, смачно плюнула на асфальт, и более не говоря ни слова, удалилась.

– Я думала, ты не скажешь, – в голосе АЛЁНЫ звучала нежность, – а ты сказал, почему?

Из двери высунулась голова Семёна: «Лёша, через 20 минут начало, зрители уже в зале, если Шахман сделает мне замечание, вычтем «замечание» из твоего гонорара».

– Иду! – Алексей поставил машину на охрану, и побежал в зал. – Договорим после, видишь – у меня работа! – ответил он АЛЁНЕ.

– Ладно, договорим, когда сядешь в машину, – АЛЁНА пропала.

– Она, действительно, идеальная, – подумал Лёша, – другая бы, мне сейчас закатила истерику. Ты меня не любишь, работа для тебя важнее и бла, бла, бла. – Он забежал в зал, взял гарнитуру на пульте, и помчался к пушке.

Зал дворца спорта был почти битком. Алексей не любил отечественную музыку, и считал её местечковой. И, наверное, у него были на то основания. Ну, действительно, какие группы и артисты были известны за пределами России? От отца, он слышал о рок‑группе Парк Горького и поп дуэте ТАТУ. Они были какое‑то время популярны вне России, в конце прошлого и начале этого века. Лет двадцать назад, ненадолго, появилась ещё пара групп. И всё! Остальная музыка – исключительно для внутреннего пользования, как бы обидно это ни звучало. Сам же Алексей предпочитал европейскую, американскую и примкнувшие к ним поп и рок культуры, последней трети 20го и первой трети 21го столетия.

Встав за пушку, и надев гарнитуру, Лёша услышал привычную истерику Шахмана, по поводу бездарей и лентяев, не желающих качественно выполнять свою работу: «Какой идиот задымил всю сцену, сейчас артисты выйдут. Им что, противотуманные фары с собой брать?»

– Александр, это – я ребят попросил задымить сцену, чтобы лучи ярче было видно. Очень сильный сквозняк из ворот идёт, весь дым снесло. Сейчас всё вентиляторами подравняем, – оправдывался Семён.

– Ну, так включай вентиляторы, – продолжал злиться Шахман.

– Парни, парни срочно разгоните дым, но короткими рывками, иначе, всё опять улетит наверх, – бубнил Семён в рацию, косясь на Шахмана. Все знали, стоит сильно дунуть и дым опять улетучится. А Шахман будет орать – Где лучи!..

Василий, выполняя приказ Семёна, судорожно жал на маленькие кнопки пульта управления вентиляторами, и чтобы понять, как дым рассеивается по сцене, постоянно выглядывал из правой кулисы.