Ангелы, демоны, странники. Роман

Ангелина тоже видела сны.

– Я опять бродила по прекрасным садам, – нередко рассказывала она брату, – таким, что и описать невозможно. Я видела райских птиц. На мне было белое платье, и крылья за спиной. Волосы мои развевались на ветру. Босые ноги касались мягкой травы, а руки – цветов и листвы.

Мстислав ничего не отвечал. «Пусть сестра утешается хотя бы грезами, если уж они ее утешают», – говорил он себе.

– Это – моя родина, Эдем, – продолжала Ангелина. – Я была послана на землю, чтобы стать путешественницей и помогать людям. Таково было мое призвание. Но вмешались враждебные силы.

– Ты и так помогаешь мне, – попытался брат ее успокоить. – Мне хорошо оттого, что ты всегда рядом.

– Настанет время, когда мы станем тяготиться друг другом, – сказала она грустно.

– Такому не бывать! – воскликнул он.

– Я знаю, ты дал обещание никого никогда не любить, – вздохнула она.

– Но это не распространяется на тебя, – возразил он. – Ты – часть меня самого.

Однажды воскресным утром Ангелина открыла глаза и промолвила:

– Сегодня ночью я видела всех своих близких. Все они страдают. Ты знаешь, Стива, что у нас с тобой есть еще один брат? Я должна ему помочь, но пока не знаю, как.

– Нашла, кого жалеть! – огрызнулся Мстислав.

 

 

* * *

 

Мстислав Казематов продолжал расти и взрослеть, по‑прежнему не выходя из своего внутреннего мира. Но с той судьбоносной ночи, когда встретил призрачную княжну, он твердо знал, что рано или поздно завоюет весь окружающий мир.

 

 

Глава 10

Нигилист и его демон

 

И возненавидел я жизнь: потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем: ибо все – суета и томление духа.

Книга Екклесиаста 2, 17

 

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана?

Александр Пушкин

 

Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, – значит ответить на фундаментальный вопрос философии.

Альбер Камю. Миф о Сизифе

 

1

 

Антон Луньев тоже взрослел. Он сделался красивым, высоким, стройным юношей с загадочным взглядом.

По мере взросления Антон привыкал к этой жизни. Привыкал к тому, что она бесконечно скучна. Он уже давно не приставал к взрослым с дурацкими вопросами, не терзался поисками химеры.

Он даже стал получать от жизни некоторое удовольствие. Заоблачное понятие счастья сменило другое, вполне реальное – времяпрепровождение.

Всякий раз, вернувшись из школы, Антон спешил поскорее отделаться от уроков. Наконец, наступало долгожданное пресловутое свободное время. И тут возникала новая проблема: это свободное время – с трудом добытое сокровище – надо было как‑то «проводить» или, выражаясь более страшно, «убивать». Антоша заполнял свою пустоту еще большей пустотой: достижением высоких уровней в компьютерных играх, бессмысленным блужданием по страницам соцсетей.

Повзрослев, он стал частенько устраивать дома шумные вечеринки для одноклассников. Впрочем, сам на них всегда скучал, но поначалу не признавался себе в этом.

Он словно бы пытался доказать всем окружающим, а в большей степени самому себе, что ему весело живется. Появилась бравада перед сверстниками своей роскошью, реальными или выдуманными приключениями, дерзкими выходками.

В четырнадцать лет Антоша обрел свой первый сексуальный опыт с восемнадцатилетней горничной. Спустя полгода повторил то же с соседской дочкой.

«Так это и есть тот самый секс, о котором столько говорят? – спросил себя Антон. – Ну и что же в нем особенного? Люди придумали любовь. А она не больше, чем любовь проголодавшегося к бутерброду. А насытился – и забыл».

Тайна, всеми силами загоняемая вглубь подсознания, время от времени выбивалась из‑под спуда внешнего благополучия и грызла душу ноющей болью. Вечный, никогда не разрешимый вопрос: зачем, зачем все это? Эта учеба, эти развлечения, вся эта жизнь?

А, может быть, и не стоило искать смысла, терзать себя этим идиотским «зачем?» Ведь всех нас, счастливых и несчастных, богатых и нищих, здоровых и больных ждет один финал. За могильной плитой будет все равно, как ты провел эту жизнь: страдал, наслаждался или скучал.

Чем сильнее Антон гнал от себя подобные мысли, тем неотвязнее они становились. Незаметно для себя он начал по‑мазохистски наслаждаться ими.

К пятнадцати годам Антон Луньев открыл истинное удовольствие в сознании себя несчастным, ни в чем не находящим покоя, не понятым толпой одиноким мудрецом.

Но вместе с тем ему нравилось быть предметом восторга и недоумения этой самой толпы. Луньев постарался придать своему облику как можно больше загадочности. Это выражалось не только в черной одежде, эзотерической символике на серебряных кольцах и медальонах или в прогулках по старому кладбищу. Загадочность сквозила даже в его особой манере общения, равнодушной и несколько презрительной.

Со стороны казалось, что Антон Луньев имел ум и жизненный опыт старика, познавшего все тайны мира. Он был похож на человека, открывшего некую сокровенную истину, возвысившую его над толпой и заставившую презирать обычные житейские радости и горести. Именно таким Антоше и нравилось представать глазам окружающих.