Белые лилии

– Нет. Это была его мама, – говорит она. – Она умерла от рака груди, когда ему было пятнадцать лет. Его отец начал пить, а Гриффин заботился о матери. Вообще‑то я очень удивилась, когда он сказал, что не оставит меня, ведь он прекрасно знал, что все вполне может закончиться очень плохо. Но он, казалось, всегда знал, что мне было нужно, причем именно в тот момент, когда мне это было нужно. После операции я думала, что он меня бросит, потому что у меня не может быть детей. Но именно тогда он сказал, что любит меня, – в больнице, когда я только‑только пришла в себя после гистероэктомии. Он сказал, что любит меня и всегда будет заботиться обо мне.

– Это ужасно, – говорю я. – Не то, что он остался с тобой, а вся эта история про его маму.

– Да, ему было тяжело, ведь ему пришлось стать старшим в семье в столь раннем возрасте. Через несколько лет после смерти матери его отец все же прошел курс реабилитации, но их отношения было уже не восстановить.

На губах у Эрин появляется улыбка.

– Кстати, тогда он и стал фотографом. Когда его мама умирала. Он хотел, чтобы у него остались на память ее фотографии, так что в последние месяцы ее жизни он сделал тысячи снимков. Да, кстати, на следующей неделе Гриффин едет в Африку на съемку для National Geographic. Представляешь?

– Охренеть! Правда, что ли? – восклицаю я.

В ответ на мой ляпсус Эрин разражается смехом. Потом внезапно хватается за виски и морщится от боли.

– Ты в порядке? – Я кладу руку ей на плечо. – Что случилось?

Эрин не отвечает. Она делает несколько глубоких вдохов, словно у нее схватки. Она стонет, закрывает глаза, и я вижу, как на верхней губе у нее проступают капельки пота.

– Эрин, ты в порядке? – снова спрашиваю я, хотя не вполне уверена, что она меня вообще слышит.

Наконец она слабо кивает и продолжает потирать виски.

– Да, кажется, у меня начинается мигрень. Они случались у меня раньше, когда у меня началась… началась… – Она беспомощно смотрит на меня.

– Менопауза? – подсказываю я, заканчивая предложение, которое она не смогла закончить от боли.

– Да. Менопауза, – говорит она.

Я машу официантке и прошу счет.

– Пошли! – Я быстро кладу на стол несколько купюр. – Надо отвезти мою лучшую подругу домой.

 

Глава 4

 

Эрин написала, что мне нужно быть дома ровно в десять часов, чтобы принять доставку. Без проблем. В последние несколько недель меня каждое утро рвет до посинения, так что я не выхожу из квартиры раньше полудня. И хотя мы мало виделись с Эрин после нашего последнего совместного обеда, она посылает мне милые посылочки с крекерами, имбирными напитками, зелеными яблоками и всем прочим, что должно помогать при токсикозе.

Я начинаю опасаться, что она могла передумать относительно нашей дружбы. Может, она говорила про лучших подруг и «тетю Скайлар», потому что все еще была в экстазе после ультразвука. Вполне возможно, что, вернувшись домой, она все обдумала и теперь специально отдаляется от меня, чтобы все было не так ужасно, когда она выбросит меня на помойку, как только родится Горошинка.

Я как раз заканчиваю чистить зубы после последнего приступа рвоты, когда слышу звонок в дверь. Очень удачно: у меня есть почти час, прежде чем меня снова вырвет. Каждый день происходит одно и то же. Три приступа рвоты с интервалом в час. Положительная сторона заключается в том, что за десять недель я набрала всего полкилограмма.

Я смотрю в глазок и вижу темную копну растрепанных, но в то же время идеальных волос.

Гриффин Пирс.

Не осознавая, что делаю, я поднимаю руки и распускаю хвостик. Потом оглядываю свою одежду, чтобы убедиться, что не забрызгала ее рвотой. Посылая миллион благодарностей за то, что только что почистила зубы, я медленно открываю дверь, обещая себе не смотреть на его пах.

– Привет, Скайлар, – говорит он своим глубоким мягким голосом.

Он нарочно придает своему голосу такую сексуальность или у него само так получается?

– М‑м‑м… привет!

Я высовываю голову в коридор, выискивая взглядом Эрин.

Гриффин пришел один. Внезапно я ощущаю страшную неловкость. Оказаться наедине с мужчиной, на чей пах я пытаюсь не смотреть, – не самое лучшее положение, в которое я попадала. Я не знаю, куда направить взгляд. Я пытаюсь смотреть в стальные глаза Гриффина, которые обожгли меня, когда я впервые его увидела, но это только разжигает мои фантазии, щедро приправленные чувством вины. Я улыбаюсь Гриффину и отхожу в сторону, пропуская его в квартиру.

Он заходит внутрь, оставляя за собой шлейф своего запаха, а я закрываю дверь и стараюсь не сделать резкий вдох через нос.

Мне приходит в голову, что мы впервые оказались с ним вдвоем, без Эрин. Мы много раз проводили вместе время. Мы вместе ужинали. Мы ходили на барбекю к Бэйлор. Я была в гостях у семьи Эрин в их доме в Уайт‑Плейнс. Они пару раз приходили на воскресный обед с моей семьей. Но мы с Гриффином никогда не оставались наедине. А сейчас остались.

В моей квартире.

В которой есть постель.

Меня слегка мутит – интересно, меня сейчас опять вырвет или это просто нервная дрожь?

Я вспоминаю заявление Эрин о том, что Гриффин никогда бы ей не изменил. Это хорошо, потому что я бы ни за что так с ней не поступила. Никогда. Я отдаю себе отчет в том, что, скорее всего, я разрушила достаточно браков в своей жизни. Я не собираюсь разрушить еще и их семью. Я знаю, что Гриффин не поставит меня в такое положение, но просто для информации: если бы это случилось, я бы ни за что этого не сделала.

И не важно, как сильно я хочу провести пальцами по его черным как смоль волосам.

Не важно, что его сильный терпкий запах проникает ко мне внутрь.

Не важно, как сильно я хочу почувствовать его щетину у себя между бедер.

Перестань, Скайлар!

– Его еще не привезли? – спрашивает Гриффин, отвлекая меня от неуместных мыслей.

– Что еще не привезли? Эрин сказала, что будет доставка, но она не сказала, что именно привезут. Я подумала, что это очередная посылочка для облегчения токсикоза.

Гриффин с беспокойством смотрит на меня.

– Эрин сказала, что тебе довольно сильно нездоровится. Мне очень жаль.

– Все не так плохо. Всего несколько часов каждое утро – зато остаток дня я практически свободна. Обычно я работаю в ресторане с часу дня до десяти вечера, так что ничего страшного.

– Вот и хорошо, – говорит он. – Скажи, если я могу чем‑нибудь помочь.

– Так что там будет в доставке? – спрашиваю я, стараясь отвлечься от упрямых мыслей о том, что он мог бы сделать, чтобы мне помочь. Я валю все на гормоны беременных.