Белые лилии

– Что это было, черт побери? – выпаливаю я.

– А что такого? – Гриффин с невинным видом пожимает плечами.

– Что такого?! – Я повышаю голос. – Зачем ты ему это сказал? Теперь он, наверное, думает, что я шлюха.

– Почему тебя волнует, что думает какой‑то курьер?

– У тебя, черт побери, нет никакого права такое говорить! – кричу я.

– Перестань говорить «черт», – спокойно произносит он.

– Я буду говорить «черт», когда я захочу сказать «черт». Например, иди к черту, Гриффин! У тебя не было никакого права говорить всю эту фигню!

Гриффин смеется, что только распаляет мою ярость.

– Ты хочешь сказать, что пошла бы с ним на свидание?

– Нет, я не пошла бы с ним на свидание, – говорю я. – Но у меня есть право самой сделать этот выбор.

– Я просто хотел защитить тебя от него. Ты же его не знаешь, может, он психопат и убийца, – говорит он. – И если мне не изменяет память, ты сказала, что завязала с беспорядочными знакомствами. Это была одна из причин, по которой ты хотела все это сделать, – он кивает на мой все еще плоский живот.

– Спасибо, конечно, папочка, – капризно произношу я, – но думаю, что могу сама постоять за себя. Мне двадцать четыре года, и до сих пор я как‑то обходилась без твоей чертовой помощи.

– Может, я и относился бы к тебе как к двадцатичетырехлетней, если бы ты перестала ругаться, как непокорный подросток, – раздраженно произносит Гриффин.

– Может, я бы и перестала ругаться, если бы ты перестал отпугивать от меня мужиков, – парирую я.

– Ага, так, значит, ты все же хочешь секса? – Он скрещивает руки на груди.

– Тьфу ты! – Я пинаю огромную коробку и морщусь от боли, пронзившей мою ногу. – Нет! Я не хочу секса, – говорю я. – Но это мне решать, а не тебе.

Вот черт! Я испытываю рвотный позыв и чувствую, что приближается второй раунд. Я не успею добежать до ванной. Я едва успеваю добежать до мусорного ведра на кухне, в которое и изливаю остатки зеленого яблока, которое съела на завтрак.

Мои волосы свисают в ведро, и пока приступ рвоты еще не закончился, я чувствую, как Гриффин берет мои волосы и отводит их от лица. Он мягко кладет руку мне на плечо.

Меня рвет в мусорное ведро, а я думаю только о волне жара, которая проходит по моему телу от его прикосновения ко мне через тонкую футболку.

Я сажусь на пол и восстанавливаю дыхание. Гриффин обшаривает шкафчики в поисках стакана и наполняет его водой. Он передает мне стакан и мокрое бумажное полотенце, чтобы я могла вытереть лицо.

Я в ужасе от того, что меня вырвало у него на глазах.

С другой стороны, может, острый стыд от того, что он видел меня в таком состоянии, положит конец эротическим фантазиям с его участием.

– Извини, пожалуйста. – Гриффин протягивает руку и помогает мне подняться. – Это из‑за того, что я тебя расстроил?

– Нет. – Я смотрю на часы. – Все четко по графику.

– У тебя есть график рвоты? – смеется он.

– Типа того, – говорю я. – Ну, зато это по крайней мере предсказуемо.

Я вытаскиваю из мусорного ведра пакет и завязываю его. Он забирает пакет у меня из рук.

– Давай я вынесу.

– О боже, нет! – говорю я, забирая пакет обратно. – Я сама. В коридоре есть мусоропровод.

– Думаю, я справлюсь, Скай.

Он забирает у меня пакет, несмотря на то, что мне явно стыдно.

– Лар, – говорю я.

– А? – переспрашивает он, открывая дверь.

– Скайлар, не Скай, – говорю я. – Никто не называет меня Скай.

Мне никогда не нравилось такое сокращение. Оно слишком личное. Слишком похоже на знак привязанности. Ласковое прозвище. Способ стать ближе. Это все не про меня.

Тогда почему какая‑то часть меня хочет дать мне пинка за то, что я запретила Гриффину так меня называть? И еще одна часть хочет дать пинка той части за то, что она это подумала.

– Да? Странно, это кажется таким очевидным ласковым прозвищем, – говорит он.

Я иду чистить зубы и долго принимаю душ. Чем меньше времени я проведу с Гриффином, тем лучше. Я только не знаю точно: это из‑за того, что он чертовски сексуален, или из‑за того, что он выяснил, как привести меня в бешенство?

Час спустя, когда я выхожу из спальни, велотренажер уже собран, а вся упаковка – вместе с Гриффином Пирсом – исчезла из моей квартиры.

 

Глава 5

 

Минди восхищенно наблюдает за тем, как я поглощаю жирный чизбургер и шоколадный молочный коктейль, которые она поставила передо мной всего несколько секунд назад. Она широко раскрывает глаза – наверное, от изумления, что одна миниатюрная женщина может уничтожить целый обед, с которым даже мужчина не скоро бы справился.

Но мне плевать. Я умираю от голода, черт побери! Теперь, когда токсикоз остался позади, я жажду мяса. Много мяса. Я все время ем мясо. Мои кровеносные сосуды уже начинают молить о пощаде.

Благодаря велотренажеру, который мне подарили Эрин и Гриффин, мне пока удается удерживать вес, несмотря на свою одержимость животной плотью: за двенадцать недель я набрала всего один килограмм.

Как сообщила мне Эрин, которая в последние несколько дней опять стала собой, двенадцать недель – это повод отпраздновать. Она сказала, что двенадцать недель – это срок, после которого можно выдохнуть и начать всем рассказывать о беременности. Сейчас она на пути в ресторан, чтобы отвести меня в магазин одежды для беременных, пока у нас в ресторане затишье – как всегда в субботу днем. Не то чтобы мне уже была нужна одежда для беременных. Мне еще только начинает становиться тесно в обтягивающих джинсах. Горошинка еще такая маленькая. Эрин говорит, что ребенок сейчас длиной всего пять сантиметров, размером с лайм. Но она настояла, что нужно купить одежду сейчас, чтобы, когда она понадобится, я была стильной и шикарной. Беременность никогда не ассоциировалась у меня со стилем и шиком, ну да ладно.

Я выхожу из туалета и вижу, что Эрин идет мне навстречу. В руках у нее два цветка. Красная роза и какой‑то белый цветок. Орхидея, или лилия, или, может быть, тюльпан. Я плохо разбираюсь в цветах. Как только мужчина мне их дарит, я делаю вывод, что пора все бросать и бежать без оглядки. Единственные цветы, про которые я что‑то знаю, – это те искусственные букетики, которые мы ставим на столиках в нашем ресторане.

Эрин подходит ко мне, вытягивает вперед руки и протягивает мне цветы, по одному в каждой руке. На губах у нее сияет улыбка.