Безымянная скрипка

Когда я вновь смог спокойно дышать, я выключил воду.

Мои руки были по‑прежнему холодными.

Я перешагнул через разбросанную по полу одежду, поленившись вытереться полотенцем, прошел в комнату и с обреченным стоном упал на кровать лицом вниз.

Мне было сыро и холодно, но я не смог заставить себя пошевелиться. Мне очень хотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю.

Люди называют это чувство ненавистью к себе… От этой мысли я стиснул зубы. Да, я ненавидел себя, но и все равно, кроме себя, у меня никого нет – я у себя один.

Я один. Я всегда был один.

 

17. Сон про Рождество

 

Мне снилось Рождество – праздник, который все дети так любят. На Рождество дарят подарки, на Рождество все желания сбываются.

Я стоял напротив пушистой елки, надевая на разлапистые ветви сверкающие игрушки. Ель была настолько большая, что мне, семилетнему Виктору, было не достать даже до ее верхней половины – макушка уходила ввысь, и на ней не было ни сияющего ангела, ни Вифлеемской звезды.

Я знал, что надо делать, я притащил стоящий неподалеку стул и залез на него. Весь мир стал на порядок меньше, а верхушка елки – теперь досягаемой. Я чувствовал себя взрослым: я был высоким и храбрым принцем, который сейчас спасет заточенную в высоченной башне принцессу…

Но вместо принцессы у меня была только высокая елка и коробка игрушек, и меня это не смущало. А как же созидающая сила мысли и игра воображения?

Я изо всех сил тянулся к верхушке, встав на носки, но она была по‑прежнему далеко. Я держал звезду и наклонял елку на себя, стараясь достать до верхней ветки…

– Виктор, иди обедать, – прозвучал голос совсем рядом, но я, как и все заигравшиеся дети, решил делать вид, что не слышу.

Как же – у меня величайшая миссия, и спасти принцессу положено мне. Как же я могу оторваться от такого важного дела на какой‑то обед?

Я притворился, что не заметил оклика мамы – а это была, несомненно, она, – и продолжал тянуться к верхушке, стараясь надеть звезду на елку. Я был упрям, но и елка была с характером.

Тихие шаги замерли у меня за спиной, и я знал, что теперь мама наблюдает за мной, и я тем более не должен облажаться. Я старался изо всех сил, я вытянулся по струнке, и схватив елку за ветку, я потянул на себя. Когда игрушка заняла свое место на самой высокой части елки, я удовлетворенно улыбнулся, оборачиваясь, разворачиваясь на стуле.

Ее темные глаза были теплыми, она улыбалась мне. Она была молода и прекрасна, и мне почему‑то казалось, что она и есть та принцесса, которую я спас только что. Мне очень хотелось, чтобы она похвалила меня, и я молча указал в сторону украшенного дерева за спиной, приглашая рассмотреть результаты моих трудов.

– Мой милый, какая красота. Но не делай вид, что ты не слышал, как я тебя звала.

Она не разговаривала со мной строго – она улыбалась, но мне почему‑то стало стыдно.

Я опустил голову и вздохнул, спускаясь со стула. Когда я вновь на нее посмотрел, она уже обходила меня, чтобы подойти к елке. Ее пальцы прикоснулись к стеклянной игрушке на ветке, и она смотрела на меня.

– У нас сегодня будут гости, – сказала она, взмахнув длинными темными ресницами.

– Гости? – удивленно переспросил я.

У нас давно не было гостей, и как я ни старался, я не мог вспомнить, кто же к нам может прийти.

– Да, – согласилась мама, и ее взгляд прошелся по моему лицу. – Если не хочешь обедать, иди переоденься.

Я не хотел оставлять елку – мне нравилось перебирать красочные игрушки в картонной коробке, к тому же, я еще не закончил…

Сделав умоляющее выражение, я заныл:

– Ну ма‑а‑а‑м…

Я почему‑то знал, что это действует безотказно, и она потрепала меня по волосам. От ее прикосновений по спине пробежали мурашки. Они были настолько приятными, что я разочарованно вздохнул, когда она убрала руку.

– Хорошо, Виктор, но только не долго, – и она, улыбнувшись, ушла.

…Я иду в гостиную – я был уверен в направлении, – и до меня доносятся голоса. Меня мучает любопытство: какие гости могут быть у нас на Рождество? Я в предвкушении праздника ступаю по коридору, и свет из освещенной комнаты сквозь дверной проем кажется теплым и уютным.

Я вошел. Большой зал, залитый сиянием свечей, стоящий слева рояль, предметы интерьера не из современной эпохи… Отчего‑то я точно знаю, что в кабинете отца, музыканта и архитектора, еще больше любопытных вещиц, нотных листов.

Она стоит передо мной, но кроме нас в комнате никого нет. Я в нерешительности подхожу ближе, и пламя свечей отбрасывает тени, похожие на черные щупальца, ползущие по стенам. Она смотрит на меня.

Но теперь я не гляжу на нее снизу вверх: теперь я высокий и взрослый – как настоящий принц, – и ее красивое лицо обращено ко мне. Я затаил дыхание. Мне кажется, что если я сделаю что‑то не так, то моя иллюзия развеется дымкой, рассыплется в прах, и я лишь осторожно делаю еще один шаг навстречу.

Сердце колотится в горле, ладони потеют, и я сжимаю кулаки – она так близко и одновременно так далеко. Мне хочется спросить: «Мама, где наши гости?», но я понимаю, что это меня уже больше не заботит.

Нам не нужны гости – нам хорошо и вдвоем. Мы вместе будем наряжать елку каждое Рождество, и я буду дарить ей подарки, а она будет дарить мне… Мне хочется, чтобы она снова, как и тогда, погладила меня по голове, но я не смею просить… Я все еще боюсь, что она уйдет.

– Виктор, – шепчет она, и ее молодое лицо озаряет мечтательная улыбка, когда взор темных глаз направлен на меня.

Я вижу собственное отражение в ее распахнутых глазах, я вижу себя, но на миг мне кажется, что это одновременно и не я.

Я тянусь к ней, и еще секунда – и мои руки ложатся на ее плечи. Я чувствую тепло ее тела, и я знаю, что она настоящая, она никуда не уйдет…

Холодная рука коснулась моей щеки, по телу разлилось приятное тепло, опускающееся тянущим жаром в паху. Я прижимаюсь губами к ее пальцам и часто дышу.

Я отбрасываю прочь призрачное ощущение, что это неправильно. Холодные пальцы ложатся мне на затылок, кровь закипает, я облизываю губы и сглатываю слюну, наполняющую рот. Мелкая дрожь нетерпения, приводящее в странный восторг головокружение…