Безымянная скрипка

– Если вы сходите с ней на свидание, я буду вам очень благодарна.

Я опешил.

– Я думал, это происходит немного не так, – усмехнулся я. – Она меня не знает. И вы меня совсем не знаете.

Миссис Томпсон склонила голову набок. Я бы скорее поверил в то, что я понравился самой миссис Томпсон.

– Мне кажется, вы – герой ее романа.

Я закрыл лицо рукой. Если Маргарет это Гретхен, то я, очевидно, старый дурак Фауст.

Жаль, миссис Томпсон не слышала, что играют семеро демонов в Хэллоуинскую ночь. Сомневаюсь, что Маргарет нужен восставший из могилы мертвец или рычащий монстр – если, конечно, она не увлекается готическими романами.

Образ Маргарет, описанный миссис Томпсон, откликался моему избирательному вкусу, номер телефона, так настойчиво предложенный, я взял покорно. Я оставил на копии ее карточки свой телефон, мы обменялись визитками и решили оставаться на связи.

Уже вечером, ложась спать, я вспомнил про номер телефона Маргарет, написанный на обороте визитки новой знакомой. Перед глазами предстал облик улыбающейся рыжеволосой девушки, которая мечтает о прекрасном принце. Я не принц… Я нашел в полумраке зажигалку на тумбочке и щелкнул затвором, пламя выхватило из темноты буквы логотипа дизайн‑студии Марты Томпсон. Вскоре лист бумаги охватил рыжий огонь.

Когда пальцам стало горячо, и огонь начал лизать руку, я оставил визитку догорать в пепельнице, а сам закрыл глаза, откинувшись на подушку, сложив ладони на груди. Сквозь полудрему я слышал, как гудят нетерпеливые машины под окнами, как капает осенний дождь в сбивчивом ритме, понятном только ему одному.

Мне не было жаль. Искусство отчаяния обращается в ремесло, осенняя безысходность проходит к зиме.

Я знал, что когда‑нибудь будет легче.

 

13. День рождения

 

– С днем рождения! – загудел зал.

Я чуть не оглох от какофонии звуков.

Кто‑то уже тащил меня в центр, я не сразу понял, что десятки пар глаз уставились на меня, что поздравление адресуется мне.

– Да вы посмотрите на него! Он забыл, что у него сегодня день рождения! – заржал Кафц, и по клубу вновь прошелся гул одобрения.

– Я, правда, забыл, – ответил я, пытаясь выдернуть предплечье из цепкого хвата демона.

– Ничего не хотим слушать. Вспоминай! Сегодня твой особенный день!

…Мы пили много. Приятели, сотрудники клуба, знакомые и незнакомые лица, чьи‑то прикосновения – дружеские, саднящие, жадные, – к которым спустя какое‑то время я уже привык. Демоны переделывали песни нашего репертуара, меняя слова, я без стеснения визжал от хохота, так, что казалось, еще немного – и я не только сорву голос и охрипну, но и умру от смеха в свой двадцать третий день рождения.

Такого у меня давно не было… Вообще никогда не было. Так вот оно какое – ощущение, что тебя где‑то ждут, ощущение, что тебе где‑то хорошо.

Бармен Винсент обыграл в покер Белиала и Кафца, а потом я обыграл Винсента. Был уже поздний вечер, переваливший за полночь, когда я решил выползти из Гуд‑Рума на задний двор подышать свежим воздухом. Я насквозь пропах травой, кальяном, выпивкой и сигаретами, я пробирался по темным коридорам клуба, с удовлетворением отмечая, что публика, наконец, успокаивается – и мне не нужно больше пытаться быть везде и со всеми, я снова могу побыть один.

Праздник удался. Уже не слышались выкрики из разных углов, никто не выскакивал навстречу, никто не помешает дойти до запасного выхода.

Мне был очень нужен свежий воздух.

Прислонившись спиной к закрытой двери, я жадно глотал прохладу. Ночь была ясной, и темное небо, сверкающее далекими звездами, было похоже на бесконечный шатер.

Мне хотелось пойти домой – лечь в кровать, упасть в нее, не раздеваясь, прямо в ботинках. Развалиться и уснуть, забыть, что у меня день рождения. Я устал… Я будто отработал этот вечер – не для себя, а для других.

Я не стал никому сообщать об уходе, я ушел не прощаясь.

Я не мог вспомнить, как добрался до дома – с моей дурной привычкой садиться пьяным за руль, – я отпирал дверь, не с первой попытки вставив ключ в замок. Опираясь на дверь плечом, я в нетерпении ругался сквозь зубы.

Наконец, я ввалился в прихожую, чуть не уронив торшер.

Обозвав хозяина квартиры кретином, который не знает, что торшеры имеют свойство падать, и потому их не стоит располагать на входе, я вспомнил, что сам его туда поставил… Обреченно вздыхая, я присел на корточки, чтобы разуться. Глаза слипались, и я недоумевал, почему ботинки не могут сняться сами.

Их же можно не снимать.

Сонный взгляд упал на разбросанные по полу газеты – которые я собирал в стопку и никак не мог выбросить. Утром надо прибрать беспорядок… Я вновь зачем‑то принялся расшнуровывать ботинок.

Из черноты, наконец, стали проступать очертания предметов, раскиданных вещей – крупнее газет и бумаг. Я насторожился. Чутье не дремало, тревога звенела в ушах даже через пелену опьянения. Я попытался встать, но лишь оперся на колено.

– Где она?

Странный голос полоснул по обнаженным нервам. Сердце моментально ускорило темп: творится что‑то неладное, прямо у меня перед носом, а я этого не вижу…

Я резко поднял голову, оставаясь по‑прежнему на корточках, опираясь руками в пол, ожидая увидеть лишь окна комнаты и дверной проем из прихожей, но передо мной была черная тень – черная, как зияющая пустота. Горло перехватило невидимой рукой ужаса, я не мог пошевелиться, сердце колотилось где‑то в животе.

Я не мог даже заорать, чтобы прогнать это жуткое видение.

Но было ли это видением?

– Убирайся к черту, – наконец выдавил я.

Я видел только сгусток мрака, поднявшийся напротив меня. Он казался бесплотным, но это впечатление обманчиво…

– Где она? – повторил он.

Я не мог сказать, был ли его голос реален – он словно раздавался у меня в голове. Голос был странным – противоречиво естественным, не подходящим к пугающему облику. У столба тени загорелись желтые, прожигающие насквозь глаза.

Ладони вспотели. Он не настоящий… Я просто поймал интоксикационный психоз. Все было нереально – словно я очутился в страшном сне.