Большие страсти маленького театра

– Ты долго будешь избегать меня, Андрюша? – вопросительно вздернув бровь, внезапно поинтересовалась актриса, исказив губы в ухмылке. Сказать, что я опешил – ничего не сказать, в голове было множество слов, но кроме дурацкого блеянья ничего не смог из себя выдавить. – Ты все такой же нерешительный, как и перед отъездом в Питер. Ну что, я рада тебя видеть, состоялся, молодец! Как насчет продолжения банкета? – похвала от этой женщины в этот момент звучала так, словно меня облили грязью и выматерили последними словами, а предложение и вовсе вывело меня из себя. Я приосанился, взял волю в кулак (даже мгновенно протрезвел).

 

– Простите, Генриетта Робертовна, почему вы так разговариваете со мной, будто мы с вами сто лет знакомы?! И не надо мне «тыкать», мы с вами на брудершафт не пили! – Это вызвало неимоверно бурную реакцию. Ее и без того огромные глаза округлились, и в них загорелся недобрый огонек, ее чуть пухлые губы расплылись в улыбке, не предвещающей ничего хорошего, отчего все морщины на ее лице, тщательно скрываемые косметикой, показались в свете единственного фонаря над дверью служебного входа.

 

– Ах вот как! То есть после всех твоих увещеваний забрать меня отсюда в Петербург, дать мне великие роли и кинуть мир к моим ногам, после всех наших страстных ночей ты делаешь вид, что вовсе не знаешь меня? Ну, ты, конечно, и сволочь! А я тоже, дурочка, нашла кому верить! Лжец и мерзавец! Ничем не отличаешься от своей проклятой тетки! – С этими словами она швырнула докуренную сигарету мне под ноги и гордо зашагала в сторону аллеи, прыгнув в только что подъехавшее такси… мое такси. На меня напал ступор, буквально какой‑то паралич. Я видел эту женщину впервые и никогда с ней не пересекался. Я вообще относился к этому вопросу с крайней осторожностью. Еще до брака я всегда знал, помнил и держал в памяти имена, обстоятельства встречи и все, что у меня когда‑либо было со всеми женщинами в моей жизни. И я мог гордиться тем, что ни одну из них не забыл и почти со всеми находился в хороших отношениях (ну или во всяком случае в нейтральных), а Генриетта словно поломала эту систему, после чего я присел на скамейку возле служебного входа и начал кропотливо вспоминать, где я мог ее увидеть. Лишь спустя несколько мучительных минут до меня дошла простая истина.

 

«Генриетта могла быть любовницей Штольца, и, вероятнее всего, так и было, они встречались где‑то, и она приняла меня за него. Удивительно еще и то, что кроме внешних факторов мы с ним похожи по характеру, если не считать, что Штольц никак не считался с женщинами в своей жизни. Вот это я встрял, конечно! Она может заподозрить неладное, нужно быть осторожнее в десятки раз, я уже хожу по краю».

 

***

 

Весь остаток ночи я провел в долгих раздумьях. Мое положение меня, разумеется, никак не устраивало и наводило на тоску и желание сбежать отсюда куда подальше. Но мне пришлось с ужасом принять тот факт, что я оказался человеком, способным на необдуманные решения, и латентным любителем приключений на свою голову.

 

«Маргарита Карловна‑ загадка со звездочкой, в голове у старухи явно выстроен какой‑то структурированный план, иначе я просто не могу понять, для чего ей вся эта показуха. Кроме нее, есть еще Анечка, которая своей притворно‑невинной улыбочкой тоже вызывает кучу сомнений, а тут еще на фронте замаячила Генриетта со своей внезапно вспыхнувшей любовью к Штольцу. Думал ли я в моменты, когда делил с покойной Изольдой Гавриловной одну гримерку, что когда‑нибудь буду притворяться ее родным племянником? Нет, конечно! А если бы я сказал ей об этом, меня бы мгновенно пырнули заточкой, хотя однажды в пылу какой‑то посиделки она действительно называла меня Андрюшей и целовала меня в щеки. Теперь‑то дошло почему».

 

Я лежал на крайне неудобной панцирной кровати советского образца и не мог уснуть. Квартиру, которую Яков Валерьянович с барского плеча мне выделил, вполне соответствовала его фамилии, ибо складывалось ощущение, что это съемное жилье многие лета являлось прибежищем для алкоголиков, наркоманов и прочих маргинальных личностей. Запах перегара и табака въелся в стены и желтоватые обои (которые, без сомнения, когда‑то были белыми), а общее ее состояние описывало только слово – «убогая».

 

Помимо всего прочего меня волновало то, что на горизонте «нарисовался» этот самый Блатняков, о котором чуть поддатый Петрович сообщил кучу нелицеприятной информации. Если говорить в общих чертах, то в сравнении с Блатняковым тщедушный Жлобов казался просто пай‑мальчиком, меценатом, филантропом и просто светлейшим человеком, и лично встречаться с ним я вовсе не хотел. Впрочем, когда мы пытаемся убежать от судьбы, мы находим ее именно на той дороге, по которой драпали от нее на всех порах.

 

Наутро я явился в театр за двадцать минут до положенного времени и, проходя в сторону зрительного зала, услышал громкие крики и ругань из кабинета мадам Фишман, дорога к сцене неизбежно вела через ее обитель, именно поэтому мне пришлось подойти ближе. Слышался гортанный голос помрежа Валеры, и тонко‑протяжное хриплое сопрано Карловны.

 

– Я за себя не ручаюсь, Карловна, имей в виду! Думаешь, я не в курсе, что все денежки Льва Давыдовича ты прикарманила себе, а сейчас сидишь тут и играешь в добродетельную старушку?! У нас актеры от голода пухнут, все гримеры в кредитах, у всех семьи, а ты закрысила себе почти пятнадцать лимонов и живешь припеваючи! – Надо сказать, что помреж был возмущен до глубины души, так, словно это было его личной болью. Меж тем, бухгалтерша не уступала ему в оборотах речи.

 

– А тебя это прям гложет да, Валерочка?! Ты за свои деньги беспокойся, а не чужие считай. Все деньги Льва Давыдовича ушли на дело. – Карловна, видимо, прочитала немой вопрос в глазах Валеры и, не дав ему раскрыть рот, мгновенно на него ответила: – А вот на какое дело – тебя не касается!

 

Послышался громкий звук удара ладони об стол:

 

– Учти, старая ведьма, я просто так это не оставлю, в театре все про твои делишки знают! – С этими словами Валера словно бы вылетел из кабинета, едва не сбив меня с ног. Увидев меня, он сконфуженно выпрямился, кивнул головой и жутко злой двинулся в сторону курилки. Заприметив меня в дверном проеме, Маргарита Карловна расплылась в доброжелательной улыбке, я подумал, что надо ковать железо, пока оно согласно.

 

«Пора».