Чёрный сон. Мутанты

– Да уж, – разочарованно протянул Никита, – я думал ты более проницательная.

Лада на миг задумалась и нехотя согласилась:

– Воду в них можно хранить.

– У нас получится весь берег пройти с таким‑то запасом воды, – возбуждённо произнёс Никита.

– Ты же хочешь по скале ползти! – встрепенулась жена.

– Необходимо продумать все варианты. Подъём по трещине не самое лучшее решение… хотя может статься, единственное, – всё же произнёс Никита, хотя и вспомнил кровавые пятна на камнях и изувеченный труп, лежащий у подножья скал.

Вспыхнули нереально большие звёзды, скрипнули цикады и через мгновение весь ночной мир заполнился их звучанием. Ярик сладко спал у костра, Никита и Лада тихо разговаривали, периодически подкидывая в огонь сухие ветки, а под разлапистым можжевельником похрапывал небритый бомж.

– Надо его заставить, что бы он выстирал одежду, да и сам помылся, – с брезгливостью в голосе сказала Лада и прижалась к тёплому плечу мужа. – Я так понимаю, ты его прогонять не собираешься.

– Да он ещё совсем молодой, не больше двадцати пяти, куда его гнать? Да и ценен он для нас. Его бутылки… не отберём же их у него.

– А если не отдаст. Ты же знаешь, бомжи так цепляются за своё барахло.

– Тогда в этом случае придётся экспроприировать… для его же блага, – усмехнулся мужчина. – Но, исходя из того, что он предлагал нам свой портвейн, этот человек не жадный.

Лада фыркнула в ладонь:

– Крайне неприятный тип. Меня такие всегда раздражали. Мусор выносишь, а они в баках возятся, грязные, вонючие, морды опухшие.

– Права, как всегда, – Никита поцеловал жену в щёку. – Но об этом человеке мы ничего не знаем, так что выводы о нём делать рано. А морда у него не распухшая, даже на шее жирок есть. Странный бомж.

– Да что там рассуждать, он пропойца, деклассированный элемент, им не место в нормальном обществе, – пылко произнесла Лада.

– Если задержимся на этом берегу на неопределённый срок, сами будем походить на этого бомжа, – усмехнулся Никита.

– Не будем, – покачала головой Лада. – Да и задерживаться я надолго не собираюсь. Как только рана твоя заживёт, мы отсюда уйдём.

Внезапно раздался треск сучьев, покатились мелкие камушки. Никита схватил копьё, но раздался голос:

– Господа, извините, что я вас напугал, прошу прощение за свой визит в столь позднее время. Я сильно раскаиваюсь, но на это меня вынудили обстоятельства непреодолимой силы, – в проёме пещеры вырисовался небритый бомж, в глубоком раскаянье прижимая руку к сердцу. – У вас пожрать ничего не будет?

Лада потеряла дар речи, а Никита усмехнулся:

– Вот что, сударь, у нас есть чем вас накормить, но в жилище не пустим, пока не выстираете свою одежду и не помоетесь. Не в обиду будет сказано, от вас жутко воняет.

– Сильно сказано, но я не в обиде. Так получилось, что я не мылся почти неделю. Сидел в трюме корабля, ел морковь с картошкой, а потом нас тряхнуло. Я подхватил этот мешок, выскочил на палубу, и меня смыло за борт. С этими бутылками меня вынесло на берег, и я толи заснул, толи потерял сознание. А вы не подскажите, это случаем не Мальдивы?

– Ты без билета плыл? – догадался Никита.

– Так получилось. Вообще‑то я молодой хирург…

– Хирург?! Ты? Так мы коллеги, – несказанно удивился Никита.

Парень с достоинством поклонился, на его мордастом лице колыхнулись небритые щёки.

– Да врёт он всё. Ты на его одежду посмотри, – скривилась Лада.

– Но вы тоже… не слишком хорошо одеты, – парень почесал небритую шею.

– У нас… мы просто попали в непростую ситуацию, – вспыхнула Лада, пытаясь прикрыться грубой курткой.

– И у меня ситуация, – слегка усмехнулся парень. – Я не просто так попал на борт корабля. Медсестра украла из сейфа наркотики, а я был на дежурстве и случайно застал её на месте преступления. Она как сиганула в окно, благо первый этаж, я за ней. Она на машину, а у меня мокик. У порта я увидел её брошенную машину. Вроде она залезла в какой‑то трюм. Я за ней и получил удар по голове, а под утро, когда очнулся, понял, что корабль вышел в море. Люк оказался закрытым, а я раздет до нижнего белья. Сколько я не кричал, никто не подошёл. Почти неделю выламывал засов. В трюме оказалась морковь, картошка и ещё я нашёл портвейн. Воды не было, пришлось пить вино. Когда я смог открыть люк, корабль начало швырять. Смотрю, а команда уже отчалила на шлюпках. Тогда я схватил мешок с пластиковыми бутылками, там ещё и вино осталось, и меня смыло за борт. Вот так я оказался на берегу. И вновь воды нет, вот потихоньку я и сосал портвейн. Вот такая произошла у меня беда.

– Как глупо, – покачал головой Никита. – Полицию надо было вызвать.

– Уже думал об этом, но как случилось, так случилось. Попить бы, – он дёрнул кадыком.

– Чуть ниже родник, воду только не замути. А потом поешь. У нас есть запеченные в углях крабы и копчёный окунь. Только сразу много не ешь.

– Знаю, – расцвёл в улыбке парень и исчез в темноте.

– Странный тип, – Лада задумчиво поворошила палкой угли.

Никита смолчал, отложил копьё, но недалеко от себя. Они ещё некоторое время сидели у костра. Затем пришёл парень, взял с собой еду и больше им не досаждал.

Утренняя прохлада разбудила Никиту. Костёр давно погас, но угли всё ещё тлели. Разворошив их, он кинул несколько веток, подождал когда разгорится пламя и вышел наружу. На ветках можжевельника сушилась одежда, а парень в тщательно выстиранных, но пока мокрых семейных трусах, пытался согреться, делая несложную гимнастику. Он энергично приседал, размахивая во все стороны руками.

Никита на него долго смотрел, затем подозвал:

– Чего мёрзнешь, иди к костру.

– Вы же мне запретили, – с вызовом произнёс парень и обиженно повёл опухшим носом.

– Но ты же помылся.

– Причём тщательно! К морю спустился, намылился глиной, и даже волосы веточкой расчесал. Кстати, у родника видел деда и молодую женщину с кучерявым мальчиком. Меня даже не увидели, только услышали и как побежали сквозь кусты, а женщина еще трижды обозвала меня вонючим козлом. Что вообще происходит? Мы где? Помню весь день шёл по пляжу и не встретил ни одного человека.

– Спрашиваешь, что это за место? Как бы помягче выразиться…

– Сильно сказано, – мотнул головой парень. – Тогда хочу представиться, Семён.

– А меня можешь называть Никитой Васильевичем.