Constanta

– Идите, идите, – сказала мать, отпуская и гладя сына рукой. – А я Вике позвоню. Она у подруги.

Сестра не заставила себя долго ждать. Не прошло и десяти минут, как она вихрем ворвалась в квартиру. Не обращая внимания на родителей, сходу прыгнула на Степана и, обняв, повисла на нём.

– Ух! – выдохнул он, целуя и обнимая её в ответ.

Усадив рядом с собой, дал волю словам.

– Наша декабристка! Была на краю света рядом с братом.

Счастливо улыбаясь и пряча глаза, Виктория зарделась.

 

Торопясь на условленную встречу, Степан вышел из метро. Прогуливая лекции, Илона ждала его дома. Одна. Мать была на дежурстве.

Его внимание привлекли выставленные на продажу цветы. Он подошёл, пригляделся. Изобилие, но как назло, её любимых гербер нет. Лучащиеся, словно маленькие солнца, говорила она. И цвет – обязательно сиреневый. Хорошо бы объявиться с ними, но где их возьмёшь? Будешь искать – мать вернётся. Остаётся купить то, что есть. Он сунул руку в карман за деньгами. Три роскошные бархатистые красные розы, выделяясь, как и положено своим ярким аристократичным видом, выглядели достойной заменой.

Цветы произвели должное впечатление. Приняв их с особым трепетом и осторожностью, Илона немедля кинулась в ванную, как будто спасать, бросив ему на ходу:

– Проходи.

Следуя приглашению, он прошёл в гостиную, остановился перед окном, посчитал ворон на ветках и, истомившись, отправился на кухню. Илона была уже здесь. Перед ней стояло полное воды ведро, в которую она опускала последнюю розу.

– Пусть напьются, – объяснила она. – Потом уже в вазу.

Наблюдая за ней, он сел на табурет.

Она смахнула обрезки стеблей в руку, выбросила их в урну, критичным взглядом осмотрела плоды своего труда и, переведя дух, уселась рядом с ним.

– Привет!

– Привет! – Он через силу улыбнулся.

– Как дела?

– Нормально. Ещё бы немного и меня тоже можно было бы брать голыми руками, как эти растения.

Она хитро улыбнулась.

– Неужели?

– Да. Уход был очень соблазнительный.

– Так и положено, – сказала она. – Цветы – наше всё. Краса жизни. Их дело – раскрыть лепестки, наше – следить, чтобы не опали раньше времени.

– Цветы цветам рознь.

– Ты это о чём?

– О себе наверно.

– О себе? Интересно. И каким же цветком ты мнишь себя, Стёпа?

Степан задумался на секунду. Море цветов. Многих он не знает даже по имени. Что же выбрать?

Ответ нашёлся сам собой.

– Тот, что всегда над всеми. Эдельвейс. Цветок горных вершин.

– Вот как! Тебе в скромности не откажешь. Высоко забрался – попробуй доберись.

– Высоко, – согласился он. – Но сегодня особый день – я спустился с гор. Встречай.

Он раскрыл было объятия, трепетный и нежный, готовый воссоединиться с ней после тяжёлой и долгой разлуки, но она остановила его.

– Побереги силы. Сначала займёмся делом.

Два полюса сошлись на одной кухне. Дистанция всего ничего – длина вытянутой руки. Но между ними непреодолимая преграда – готовящийся обед: борщ, котлеты, макароны…

Она накормила его досыта. Затем повела за собой в комнату, усадила рядом на тахту, развернула фотоальбом и начала потчевать десертом – знакомством со своими видами в далёком детстве. У сытости свои границы бдения. Незаметно перейдя их и потеряв контроль над собой, он утратил чувство реальности, поддался искушению и уснул.

Его разбудил толчок.

– Подъём. Мама на подходе. Тебе пора.

Придя в себя, он кинул взгляд на часы. Стрелки не обманывали – время и вправду вышло. Настроение мигом покинуло его. Она заметила и уже в дверях, провожая, спросила:

– Что такой хмурый? Разве ты не всё получил, что хотел?

Океан мира, покоя и любви открылся перед ним. Устоять было невозможно. Он зажмурился.

– Свободен, – сказала она, улыбаясь и отпуская его.

 

Глава седьмая

 

Боронок рос сиротой. Авиационная катастрофа в одночасье унесла жизни его отца – чемпиона‑тяжелоатлета, матери, бабушки и дедушки. Спустя несколько месяцев эхо прерванного полёта откликнулось бедой на земле – взрывом газа в квартире усыновивших ребёнка родителей матери. Оба, дед и бабушка, погибли мгновенно. Он уцелел. Из адского огня и дыма его вынес пожарный – годом от роду, крохотного, синего, еле живого.

Он попал в детдом. Едва научившись разговаривать, начал спрашивать, где его мама. Ему отвечали, что она в отъезде и живёт в далёкой стране. Он загорелся желанием непременно попасть в эту страну, чтобы встретиться с нею. Ему говорили, что для этого надо вставать по утрам, есть кашу и слушаться старших. День за днём. Он вставал по утрам, ел кашу, слушался старших, но время шло, день за днём, год за годом, до страны было по‑прежнему далеко, встреча откладывалась и ожидание делало его всё нетерпимее.

Когда ему исполнилось шесть лет, он убежал из детдома, пытаясь найти кратчайший путь в страну. Его поймали при переходе первой дороги.

Через год он сбежал снова. Миновал несколько дорог и очутился один посреди огромного потока машин. Вскоре одна из машин остановилась. Распахнула дверцу. И подвезла – до милиции, а потом – в сопровождении милиционеров – до детдома.

В этот раз детдом встретил его как чужого. Он поклялся себе, что сбежит третий раз и никогда больше не вернётся сюда. Слова клятвы оказались пророческими. Третий побег закончился встречей со специнтернатом. Теперь путь в далёкую страну преграждали грозные воспитатели, крепкие двери с замками, решётки на окнах и строгий отнюдь недетский режим.