Constanta

– Среди всех этих гавриков и гайдуков я признаю только Запарку, – подал голос он. – Что скажет, то и сделаю. Скажет – закопайся, закопаюсь. Прыгни в окно – прыгну. Остальным я живым не дамся. Пусть занимаются своим привычным делом – приручают голубей.

Он встал, расправил плечи.

– Ну, всё, пацаны, расступились. Хочу выйти.

Пространство вмиг поредело.

В конце курилки, преграждая путь наружу, спиной к Боронку стоял, сладко потягиваясь, равнодушный ко всем земным страстям Налимыч.

– Здорово, Налимыч!

Налимыч повернулся.

– А, это ты, Боронок, – сказал он, зевая. – Чего здороваешься несколько раз на дню? Виделись же.

Заметив протянутую руку, он пожал плечами и протянул навстречу свою.

– Здорово.

Рукопожатие замкнулось. В следующую секунду Налимыч, обмякая и выпучивая глаза, стал медленно оседать наземь. Давление руки Боронка росло, превосходя сопротивление всего Налимыча. Тот опускался всё ниже и ниже. Когда колени Налимыча коснулись земли, гримаса боли, перекосив лицо, достигла апогея, Боронок отпустил его. Налимыч не удержался и сел. Перешагнув через устранённую помеху, Боронок вышел.

Курилка хранила полное молчание.

 

Второй день сборов. Дождавшись послеобеденного отдыха, у курилки, маскируясь офицерским кителем, объявился змей‑искуситель.

– Кому здесь свобода дорога? – вкрадчиво произнёс он.

Минутой позже плотное кольцо студентов окружало начальника тыла части капитана Рыбкина.

– Кто такой Гайдук? – вопрошал он, купаясь в общем внимании. Два передних золотых зуба его, блистая ярким блеском, норовили затмить собою солнце.

– Шишка, – сказал кто‑то, выражая общее мнение.

– Ха. – Капитан закурил студенческую сигарету – одну из множества, преподнесенного ему со всех сторон. – Ответ неверный, – пустил облако дыма в воздух он. – Гайдук здесь – гость, воробей на птичьих правах. А настоящий хозяин местной жизни – я. Предлагаю иметь дело со мной. Поработаем? Встряхнём косточки ударным трудом так, чтобы всем врагам тошно стало.

– А как же муштра?

– Муштра? – переспросил капитан. – А что муштра? У вас впереди один месяц. Что можно сделать за него? Морскую болезнь победишь, а плавать всё равно не научишься. Потерянное зря время, пустота. А труд – дело другое, каждый из вас знаком с ним с рождения. Потому здесь лови мгновение, трудись, оставляй след на земле.

– Муштра и труд – одна неволя, – возразили капитану. – Где же тут свобода?

Капитан бросил окурок.

– Выбор – ваша свобода, – улыбаясь, обнажил золотые зубы он.

– Нам экзамены перед Гайдуком держать. Как же без муштры?

– Это моя проблема. Кто со мной – тому экзамены автоматом.

– Круто. А что делать‑то?

– Будем строить вольер для свиней.

– Что‑о‑о? – застигло всех врасплох разочарование. Чары змея вмиг утратили свою силу.

– Никого не неволю, – произнёс капитан. – Я же сказал: ищу тех, кому свобода дорога.

– Подумать надо.

– Думайте.

В результате раздумий круг студентов разомкнулся. Возле капитана остались двое: Налимыч и Степан.

– Мало вас, ребята, – сказал капитан, морщась. – Я рассчитывал на бригаду.

– Мы запевалы, – подал голос Степан. – Сейчас запоём, народ откликнется, подхватит, будет бригада.

– Запевай, – усмехнулся Рыбкин. – У тебя есть время до ужина. Смотри, не упусти его.

– Скажите пожалуйста, – обратился к нему Налимыч, – а есть гарантия, что мы не провалим экзамены?

– Что?

– Вы говорили – кто с вами, тому экзамены автоматом.

– Слово офицера, – подтвердил капитан.

– А‑а, – протянул с неопределённостью Вова.

Рыбкин ушёл.

Степан ткнул Налимыча в бок.

– Пляши, Вова! Мы улизнули от Гайдука. Встречаться с ним теперь будем два раза в день – на поверках.

– Я рад, – отозвался Вова, хмурясь. – А ты уверен, что это наша удача?

– Конечно. Ведь Рыбкин прав. Работа – это естественное состояние человека. А когда угрожает муштра – вдвойне. Лучше работать, чем маршировать. Очнись, Налимыч, это большая свобода из двух.

– Хорошо, – попробовал изобразить улыбку Вова. – А ведь я, Стёпа, уже собрался в автономку. Осталось запечатать выход.

– Я догадался.

– Да. Однако повременю, раз такое дело.

– Благодари Рыбкина.

– За этим дело не станет. Если он и вправду кудесник, моё место в очереди благодарных будет первым.

 

Песня пропела. Откликнулись Ким, Горыныч, комсорг Коля Раков. Не остался равнодушным и Боронок, выразивший желание присоединиться к бригаде сольным номером – в образе простого универсального домкрата. Слегка задерживаясь, он подходил к месту сбора последним, прицельным взглядом угадывая своё место в строю.

Настроение искрилось. Всех томило радостное возбуждение. Лишь одному Налимычу было не по себе. Рука, знакомая с домкратом, болела. Страшило продолжение знакомства. Однако Боронок был горазд на сюрпризы. Подойдя, он распахнул объятия и обнял его без всякого намёка на насилие: трепетно, нежно, искренне, чуть ли не со слезами на глазах, вынуждая забыть всё плохое и заключить мир.

– Психологическая совместимость – это хорошо, – заметил Рыбкин. – Она – залог успеха любого дела. – Он обвёл взглядом бригаду, остановился на Степане. – Весь список, запевала?

– Весь, – ответил тот.

– Поздравляю. Продолжение песни за мной. Пошли, спеваться будем по ходу и месту.

Боронок оставил Налимыча и с озабоченным видом уставился на капитана.

– Я слышал, вы решили выгуливать свиней? – спросил он.