Цветное лето, чёрно-белая зима. Школьный ретророман

Автор: Сергей Листвин

Возрастное ограничение: 18+

Текст обновлен: 01.07.2023

Аннотация

Падение Берлинской стены необратимо меняет СССР. На пересечении миров ленинградской богемы и советской элиты с пространством универсального мифа, в котором соединяется эстетика Калевалы и японская концепция тайной, мистической красоты «югэн», начинается история взросления, творческого поиска и любви семнадцатилетнего андеграундного фотографа из западной Карелии и дочери дипломата, начинающей певицы из Литвы.

Цветное лето, чёрно‑белая зима

Школьный ретророман

Сергей Листвин

ПОСВЯЩАЕТСЯ ЗЛАТЕ

Редактор Евгения Белянина

ISBN 978‑5‑4474‑3453‑3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. ЛЮДИ И ЖИВОТНЫЕ В СУМЕРКАХ

СОЛНЦЕ заглянуло в комнату Макса и осветило неприбранный стол, заваленный книгами и фотографиями, скользнуло по чашке с недопитым чаем, по блюдцу с позавчерашним кусочком сыра, по высохшим пятнам от проявителя, которые обилием мелких кристалликов были похожи на соляные озёра. Трёхлитровая банка вишнёвого варенья засветилась, как огромный рубин, затанцевали золотые пылинки над красным ковром, а фотоаппарат, лежавший на тумбочке около кровати Макса, послал ему в глаза солнечный зайчик.

Макс поднял ладонь к лицу, закрываясь от света, и окончательно проснулся. Летний ветер шевелил тюль, донося с улицы шуршание свежей листвы и умопомрачительный запах сирени. Торопиться было некуда. О школе можно забыть до сентября, квартира – в полном его распоряжении, родители – в экспедиции.

Перед отъездом отец сказал:

– Максим, я знаю тебя почти семнадцать лет и представляю, на что будет похожа квартира через месяц. У меня к тебе только две просьбы: воздержись от необратимых действий и приберись к нашему приезду.

– Конечно, – заверил его Макс.

Мама с сомнением поглядела на него:

– Это ведь бесполезно – просить тебя есть что‑то, кроме бутербродов и яичницы?

Макс пообещал:

– Буду варить суп. Иногда.

Они обнялись, и родители заторопились вниз к машине.

Больше об этом разговоре Макс не вспоминал.

Он встал и пошёл умываться. Взглянул на своё отражение, подумал, что пора перевесить зеркало повыше, а то приходится слишком нагибаться, плеснул в лицо пригоршню воды, моргнул и промокнул лицо полотенцем. Ладонью пригладил растрёпанные волосы, выдавил на щётку остатки Поморина и стал чистить зубы.

Надо дойти до магазина, пасту купить, – подумал он.

В магазин он не ходил давно, поэтому в холодильнике нашлись только три яйца, кусочек сливочного масла в смятой упаковке, открытая банка шпрот с одиноким рыбьим хвостом и увядший корень хрена.

Макс включил радио. Отменить внесудебные решения, вынесенные в период 30‑40‑х и начала 50‑х годов действовавшими в то время тройками НКВД…, – сказал диктор. Макс крутанул верньер: …Юритмикс, Фил Коллинз, Дайр Стрэйтс. Повтор трансляции концерта со стадиона Уэмбли наши зрители смогут увидеть после полуночи по московскому времени.

– А вот это посмотрю, – сказал Макс, зевнув.

Он потянулся к сушилке за чистой чашкой и, не найдя таковой, со вздохом вернулся в комнату собирать грязные. Они находились на столе, на тумбочке, на ковре рядом с гантелями и даже в книжном шкафу за аккуратно задвинутым стеклом.

– Итого – четыре, – сосчитал Макс. – Где же ещё две?

Это было праздное любопытство. Ему была нужна только одна. Он вытащил из горы посуды, лежавшей в мойке, вилку, подцепил плотный слой засохшей заварки, уже покрывшийся белой с зеленцой плесенью, выкинул его в ведро и ополоснул чашку из закипающего чайника. Надо бы посуду помыть, – лениво шевельнулась мысль. Макс сделал вид, что не заметил её.

Он разогрел сковороду, бросил кусок сливочного масла, тотчас растаявший и заскворчавший, и быстро, пока масло не начало гореть, разбил яйца. Зажарив их до хрустящей корочки и хорошо посолив, он съел яичницу прямо из сковородки, чтобы не мыть тарелку. Выпил крепкого свежезаваренного чая с вишнёвым вареньем и подумал: А количество грязных чашек осталось прежним.

Он взял с тумбочки фотоаппарат с длиннофокусным объективом и вышел на балкон. Пахло тёплым асфальтом, сиренью – пьяными запахами июня. Макс немного постоял, жмурясь и привыкая к свету, потом поднёс видоискатель к глазу. Ослепительные блики жестяной крыши, серёжки на берёзе, колючки боярышника, деревянная скамейка во дворе, сирень, жасмин под окном, девушка. Лет двадцати, стройная и изящная, она шла легко, как будто танцуя. Не для всех, только для себя. Она почти не обращала внимания на ветер, раздувающий её разноцветный сарафан, чуть придерживала его, не позволяя взлететь совсем уж высоко. Макс поймал момент и сделал снимок: развевающиеся волосы, летящий сарафан, открытые загорелые ноги и лёгкая усмешка во взгляде, словно она видела Макса так же хорошо, как и он её через свой 135‑миллиметровый Юпитер.

– Привет, Ирма! Как жизнь? Давно тебя не видно, – крикнул он, перегнувшись через перила балкона.

– Привет, Макс! – помахала рукой она. – Отлично! Когда фотографии будут?

Значит, и правда видела.

– Не быстро, – ответил Макс. – Надо доснять плёнку.

– Ну, как сделаешь, приноси. Только я переезжаю в город. Приходи в театр или звони Гоше, я ему оставлю телефон.

– Уезжаешь? Жаль, – сказал Макс.