Цветное лето, чёрно-белая зима. Школьный ретророман

Тёма посмотрел в её светлые, почти прозрачные в солнечном свете глаза и подумал, что никогда ещё не встречал человека, которому, как сейчас Инге, не надо было бы ничего объяснять. Достаточно слова, намёка. Они, кажется, на одной волне с ней.

– А что, у меня заметный акцент? – поинтересовалась она.

– Почти незаметный, но я слышу.

– Музыкант, – улыбнулась Инга.

– Но он классный. Мне нравится. Не знаю, может, это какие‑то детские впечатления от вашего кино. Что‑то очень романтическое.

– Для актрисы это было бы не очень хорошо, – ответила она. – А для пианистки без разницы. Но я рада, что тебе он нравится.

Тёма кивнул и улыбнулся.

– Ты ещё не проголодался? Тут есть одно заведение, там очень мило.

– Ага. Пора бы пообедать, – ответил Тёма.

Они заказали жареный чёрный горох, национальное латышское блюдо, как объяснила Инга, и болтали о всякой ерунде. Тёме вдруг стало неважно, о чём говорить, лишь бы с ней. Так спокойно ему не было уже давно, пожалуй, последний раз он так себя чувствовал ещё до знакомства с Лизой.

Когда они вышли на улицу, уже вечерело. Инга поёжилась и сказала:

– Холодно.

Тёма обнял её за плечи.

– Спасибо, так теплее, – улыбнулась она.

Так они и шли по берегу, обнявшись и молча смотря на море. Потом ехали обратно на электричке и какое‑то время отогревались на центральном вокзале.

– Я пока не хочу домой, – сказал Тёма. – Давай сходим ещё куда‑нибудь.

– Давай, – легко согласилась она и отвела его в кафе на Домской площади.

Они долго сидели там и пили чай из пузатого чайника, который принёс официант, одетый в смокинг с серебряной бабочкой. Тёме обстановка показалась излишне роскошной, он привык к обедам в Гастрите и к перекусам в пирожковой на Садовой. Быстро и дёшево, без претензий на уют. А здесь – приглушённый свет и блики в больших окнах мягко рисовали чуть размытую картинку, оставляя место для фантазии, позволяя никак не называть то, что происходит между ними.

Играла музыка, одна из лучших песен Пугачёвой: Ты на свете есть.

– Знаешь эту песню? – спросил Тёма Ингу. Она кивнула.

Тёма посмотрел ей в глаза, и его ладонь легла поверх ладони Инги.

– Я нравлюсь тебе? – спросила она.

Приятная прогулка и небольшая месть Лизе оборачивались чем‑то угрожающе серьёзным. А так хотелось ничего не решать.

Если бы не Лиза, если бы он сам был другим, если бы его жизнь сложилась не так по‑дурацки… Всё могло бы выстроиться иначе. Как было бы хорошо. Как в кино. Рыжая красавица‑пианистка, и он – спокойный и уверенный в себе гитарист. Только это всё неправда. Он – издёрганный и вечно сомневающийся в себе мальчишка, неудавшийся музыкант, влюблённый в чокнутую алкоголичку и нимфоманку. А Инга и весь сегодняшний день – это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Прости, – сказал он, убирая руку. – Прости.

– Ты куда пропал? – спросила Лиза, когда Тёма вернулся.

– Гулял.

– Весь день?! С подружкой Лены?!

Она была поражена. Её верный паж ушёл на целый день с другой девушкой!

– А что тебя так удивляет? – холодно спросил Тёма.

С той поездки их отношения изменились. Тёма устал от роли пажа. Лиза это чувствовала, но годится ли он на другую роль, пока не понимала. Появившийся холодок на неё странным образом повлиял. Она стала надолго задумываться, смотря на Тёму; с каким‑то новым выражением лица представляла его приятелям. Тёма понял – он может добиться того, чего так хотел, – она будет его. Не под влиянием порыва, как тогда в поезде, а осознанно. Но, как при их первой встрече в театре, он вдруг увидел своё будущее – яркой мгновенной вспышкой, и в этом будущем не было Лизы.

Однажды они поссорились, сидя в Эльфе. Лиза орала на Тёму, он слушал её с мрачным удовлетворением. Когда она вышла на улицу, сидевший неподалёку смутно знакомый бородач интеллигентного вида неожиданно сказал ему:

– Не часто увидишь человека, которому так нравится ненавидеть.

– Ты о ней? – не понял Тёма.

– Я о тебе. Кажется, тебе очень нравится ненавидеть её. И себя. Даже не понять, кого больше.

Позже Тёма вспомнил, как его зовут. Это был Гоша – приятель Макса. Писатель или что‑то в этом роде.

После той ссоры Тёма не появлялся у Лизы целую неделю, как ни странно, чувствуя себя довольно неплохо. Потом позвонила Ирма:

– Лиза в реанимации. Отёк лёгких.

Недели за две до этого Лиза призналась ему, что пробовала кокаин:

– Тёма, мне страшно. Это состояние трудно описать словами, но я опять хочу его пережить. Боюсь, не удержусь.

Вероятно, отёк случился оттого, что кокс был грязный, с примесями.

Тёма бежал по трамвайным путям, потом через пустыри до метро, вниз и вверх по эскалатору, и по улице Рентгена до пульмонологии первого медицинского.

Врач спросил его:

– А вы, собственно, кто ей? Родственник?

– Я люблю её, – ответил Тёма предательски дрогнувшим голосом.

Он пропустил экзамены первого потока, но это казалось сейчас совершено неважным. Лиза была на краю. Тёма вдруг понял, почему не говорят глянуть смерти в глаза. Потому, что у неё нет глаз. Говорят в лицо, но лица у неё тоже нет. Это повседневная рутина. Строчка в истории болезни: скончалась во столько‑то, диагноз такой‑то. Безликое сообщение о том, что самый дорогой для тебя человек скоро станет пищей для червей. И ты остаёшься один с этими казёнными формулировками, а её больше не будет, совсем не будет. И от мысли, что он никогда не сможет коснуться её руки, ткнуться лицом в её волосы, услышать её смех, ему хотелось выть.

 

Конец ознакомительного фрагмента