Как в лучших домах…, или Дело было в отпуске

– Серьёзно, – на полном серьёзе ответил ей Воронцов и добавил: – Не веришь, у тёти Зины спроси. Она часто видит их на поляне, в елошнике. Ладно, я в баню, – сказал он, поднимаясь с лавочки, и, глядя на нас, произнёс: – А вы что, здесь сидеть будете? В дом идите, – скомандовал он напоследок.

– Да? А может, теперь мы хотим тебя поохранять, заодно и поподглядывать, – с иронией в голосе и делая серьёзное лицо, сказала я.

Воронцов наклонился к моему уху и сказал заговорщическим тоном:

– Я ночью тебе покажу всё, что тебя заинтересует.

– Ах ты! – я бросилась на Воронцова с кулаками, но он как‑то извернулся и забежал в предбанник, захлопывая за собой дверь. Юркий, гадёныш!

Сытые, чистые, отдохнувшие и довольные, мы сидели на веранде и пили ароматный травяной чай, любезно заваренный и налитый нашей гостеприимной хозяйкой. Раздался тихий стук в дверь. Ну как стук в дверь – дверь‑то была ещё открыта, кто‑то просто постучал о её косяк.

– Тук‑тук‑тук, – раздался негромкий мужской голос. – К вам можно?

– Кирюша! Светланочка! – соскочила с места Зинаида Сергеевна и подошла к гостям с разведёнными для объятий руками.

– Тётя Зина, – сказала вошедшая молодая женщина, – как вы себя чувствуете? – участливо спросила она.

Я повернула замотанную в полотенце голову и увидела пришедших к нам в гости мужчину и женщину.

Мужчина не произвёл на меня никакого впечатления. Так себе, ничего интересного. Среднего роста, лысеющий мужчина с голубыми глазами и бледносерым цветом лица. Одет он был в синие джинсы и синюю рубашку, тёмно‑синий джемпер был накинут на его плечи.

А вот женщина была очень заметной особой. Ярко‑рыжие волосы хаотичными локонами торчали в разные стороны. Зеленоглазая, с ярко‑красными накрашенными губами, слегка полноватая. Её огромный бюст грозился вывалиться из ярко‑оранжевой маечки, а упругие, накачанные ляжки того и гляди порвут коротенькую, бирюзового цвета юбочку. Её уши, шею и запястье украшала дешёвая бижутерия разных расцветок. В уши были вдеты красные, большими горошинами серьги‑гвоздики, на запястье болтался голубого цвета браслет, а на шее висели бусы из пластиковых колечек жёлтого цвета.

Мы поздоровались с гостями, они ответили нам взаимностью. Воронцов встал с дивана, на котором отдыхал после бани, подошёл к гостям и протянул руку мужчине. Они обменялись рукопожатием, и все вместе мы расселись вокруг стола. За всё это время Никита ни разу не взглянул на женщину, на Светлану.

Мы дружно сидели, пили чай, разговаривали о погоде, о нашей башкирской природе, о повышении цен на бензин и продукты питания. А о чём ещё можно разговаривать с малознакомыми людьми? Динара вообще сидела и откровенно зевала, а Воронцов не проронил ни слова. Сидел как истукан, даже не замечая томных взглядов Светланы. Когда все темы для разговора были исчерпаны, наши гости решили отчалить восвояси, пообещав пренепременно прийти завтра.

Посидев ещё с полчаса после ухода Кирилла и Светланы, мы решили отправиться спать. Зинаида Сергеевна постелила Динаре здесь, на веранде, на диване, на котором до этого отдыхал Воронцов, а мы с ним отправились в летник.

– Так, – сразу, заходя в домик, сказала я тоном, не терпящим возражений. – Я сплю на кровати.

– Да я вроде и не против. Я и сам хотел предложить это, – равнодушно ответил он.

– Никит? – позвала я его.

– Что? – спросил он меня.

Я хотела спросить его об отношениях со Светланой, но передумала.

«Зачем бередить человеку рану? Может, он до сих пор её любит?» – подумала я.

– Нет, ничего… Спокойной ночи, – сказала я, укладываясь на мягкую перину и откидываясь на такие же мягкие пуховые подушки.

– Спокойной, – уже засыпая, ответил мне Воронцов.

«Блин, как некоторые люди могут так быстро засыпать‑то, едва их голова коснётся подушки? – подумала я. – Вот бы мне так». И я почувствовала, как веки мои тяжелеют и закрываются сами собой.

Проснулась я от какого‑то шороха. Там, за дверью, я услышала чей‑то шёпот. Это о чём‑то тихо разговаривали два человека. Мужчина и женщина. Я соскочила с кровати и на цыпочках подкралась к двери. Я стала прислушиваться. Я сразу же узнала тихий голос Никиты, а вот женщиной была… Светлана? Да, это она разговаривала о чём‑то с Воронцовым. Но вот о чём? И я чуть‑чуть приоткрыла дверь летнего домика…

– Никитушка, я всю жизнь любила только тебя, все эти годы. Понимаешь? – убеждала его Света.

– Свет, о чём ты? Что было – то прошло. Ты тогда, много лет назад, сделала свой выбор. Ты это понимаешь?

– Нет, нет, Никитушка, любимый мой…

– Света! Да прекрати ты, – со злостью в голосе, жёстко сказал Воронцов. – Не делай так больше.

Из этих слов я поняла, что она полезла к нему целоваться или что‑то вроде того. Послышался опять какой‑то шум, и ледяной голос Воронцова произнёс:

– Света, иди домой. К мужу. И никогда, слышишь, никогда больше не приходи ко мне. И, вообще, даже не разговаривай со мной. Ты мне противна! – добавил он в сердцах, как я поняла, чтобы разозлить её.

– Что? Что ты сказал? Противна? – прошипела Светлана. – Да как ты смеешь так разговаривать со мной? – переходя на визг, сказала она.

– Потише… – попросил её Воронцов. – Люди спят. Мы здесь не одни.

– А‑а‑а, я поняла, – продолжала шипеть отвергнутая женщина. – Правду, значит, говорят: эта городская фифа – твоя невеста. О‑о‑о‑о! – засмеялась она. – Так она ведь старше тебя, сразу же видно, что она старуха, да вдобавок ещё и плоская.

«Ого, это камень в мой огород», – озадаченно подумала я. Согласитесь, неприятно слышать про себя такие вещи. Но Никита не дал меня в обиду. Заступился.

– Не смей так говорить про Наталью. По крайней мере, это выглядит некрасиво. Ты её совсем не знаешь…

– О‑хо‑хо‑хо‑хо! – закудахтала моя обидчица и с ехидством добавила: – А тут и знать‑то нечего. Плоскогрудая и плоскожопая старуха охмурила молодого жеребца, а он купился на её деньги. Насколько я поняла, она твоя начальница?

После этих слов у меня возникло дикое желание выскочить из своего укрытия и повырывать, к чертям собачьим, её рыжие патлы, а потом взять и протащить её по гравийной дорожке лицом вниз!

– Света, иди отсюда, – уже еле сдерживая себя, прорычал Воронцов, – иди от греха подальше! – напоследок пригрозил он ей.

Дальше я услышала звук удаляющихся шагов. Это, скорее всего, эта мымра, поняв всю бесполезность их с Никитой разговора, решила уйти. Но последнее слово всё‑таки она оставила за собой.

– Ты, ты ещё об этом пожалеешь, – выкрикнула она.

– Да иди ты уже, – как‑то устало произнёс Воронцов ей вслед.

Я быстро рванула в сторону кровати, перепрыгивая через разложенное для Никитиного ночлега кресло. С бешено колотящимся сердцем, натянув одеяло до подбородка, я ждала возвращения Никиты. Но он почему‑то не заходил.