I DRAMA. Когда я не согласилась с правдой
– Нет.
Иногда «нет» это «да». Мы подходим к шумной компании его друзей. Если быть откровенной, я не люблю такие компании. Это странно звучит, ведь я всегда вливаюсь в любую тусовку. В тусовку наркоманов. В тусовку интеллектуалов. В тусовку успешных. В тусовку неудачников. Я – хамелеон. Это моя защитная реакция. Я не люблю большие компании, и именно поэтому я их душа. Их больная душа. Я в замкнутом круге своего вранья. Так работают зеркальные нейроны. Уж не знаю, как так вышло, но мои зеркальные нейроны работают лучше остальных. Общаясь с человеком, я невольно перенимаю его стиль речи, интонацию и даже мимику. Я повторюсь – невольно. Ненавижу это. Когда мой собеседник выражает свою позицию по какому‑то вопросу, я чувствую, что согласна с ним. В этот момент я воспринимаю услышанное из позиции своего собеседника. Я его понимаю на уровне зеркальных нейронов. Это, безусловно, даёт мне власть над ним, я прекрасно понимаю, кто он, но порой я не понимаю, кто я. Иногда мнения, с которыми я соглашаюсь, полярно разнятся, и я не могу понять, кто я в действительности, какое мнение действительно моё? Я – компиляция множества копий когда‑либо повстречавшихся мне людей. Я – все они и никто одновременно.
Я. Вижу. Вас. Всех. Насквозь. Но не вижу себя.
– Какие люди! Привет!
Его бывшая подходит и обнимает его. На ней белая майка и нет лифчика. Это очевидно. Я демонстративно закатываю глаза, а Дима хлопает её по плечу, не отпуская моей руки. Она трётся об него нарочито долго, и я выдираю руку из их сцепки, потому что это уже похоже на извращение.
– Пойду переоденусь в машине, дай, пожалуйста, ключ, – говорю я Диме, чтобы уберечь свои глаза от жалкого зрелища, когда женщина, не знающая слова «гордость», висит на парне, который предпочёл ей меня.
– Я тоже переоденусь в твоей машине, ты же не против? – спрашивает она Диму, не замечая меня. Сука.
Дима хмыкает, едва заметно пожав плечами, и протягивает мне ключ от своей BMW. Я нажимаю на кнопку. Пик‑пик. Она, эта богиня‑тварь со своими сиськами, садится сзади. Я по‑хозяйски сажусь за руль. Это так символично. Не знаю, зачем я влезла в эту иерархическую гонку. Так себя ведут омеги. Доказывают другим омегам, что они не омеги. В доказательствах нуждается только то, что вызывает сомнения.
Я решила, что подожду, пока она переоденется и уйдёт, и я смогу остаться одна. Я решила, что прямо сейчас потерплю несколько минут, чтобы потом мне стало лучше. По‑моему, так размышляют проститутки.
Закрываю глаза и представляю, как завожу машину, выжимаю педаль газа и направляю её вместе с этой сучкой на заднем сидении в озеро на полной скорости. Представляю, как выпрыгиваю в последний момент. Представляю, как утопила эту прилипалу в BMW своего парня. Представляю, как вся компания смотрит на это, открыв рты. Вот такая вот душа у этой компании. Ха. Я так погрузилась в свои фантазии, что случайно хихикнула, и Аня это услышала.
– Может, переоденемся по очереди?
Я смотрю на неё в зеркало заднего вида и закуриваю сигарету. Я не хочу курить, но это политический шаг. Мне можно, ей нельзя.
– У тебя выросло что‑то новое с момента последней фотофиксации, Аня?
Я намекаю на её неактуальный фотосет с моим парнем, и выпускаю дым в зеркало, чтобы хоть на миг скрыть её лицо с моих глаз.
Она натянула треугольный лиф без чашечек цвета хаки. Ужасная, нелепая Аня.
Я ненавижу тебя, Аня.
Она выходит и направляется в сторону компании, оставляя меня с моими фантазиями наедине. Я представляю, как нажимаю педаль и сажаю её на капот BMW своего парня. Представляю, как вся компания смотрит на это, открыв рты. Вот такой я хамелеон.
Я чувствую сильную боль в районе левого полушария мозга, которое перерабатывает информацию логически и последовательно. Моё левое полушарие стремится создать историю из всего, что только что произошло. Отдельные факты упаковываются в причинно‑следственные связи, когда на самом деле таковыми не являются. Я открываю глаза на пыльном бетонном полу и слышу, как на лестнице ворчит уборщица. Я не знаю, существует ли она на самом деле. Медленно встаю и собираю вещи, выпавшие из моей сумки, в надежде, что отбилась от дьявола. Ключ от дома моих родителей с брелоком в виде розовой машинки, телефон, кошелёк, пачка «Парламент», зажигалка и… и прозрачный пакетик с серой таблеткой, которая точно стала бы последней, если бы я кинула её себе в рот, а не в сумку. Из меня вылилось достаточно отравленной крови, чтобы я начала приходить в себя. Надеюсь.
Добравшись до очередной чёрной железной двери, я нажимаю на кнопку, подсвеченную красными светодиодами, и выхожу на улицу под сопровождающий писк открытия магнитного замка.
Мокрый осенний воздух не поможет мне прийти в себя. Из наркологических учебников я знаю, что бензодиазепины используют как антидот амфетамина, но я не могу вспомнить ни одного названия из препаратов этой группы. И я не уверена, что могу прийти в аптеку посреди ночи с кровью, стекающей по волосам, и попросить такой препарат, не угодив при этом в отделение милиции.
Я достаю телефон и пишу Диме сообщение, пока левое полушарие моего мозга складывает сегодняшний день в историю с доказательствами чего‑то, о чём я узнаю только завтра, когда просплюсь. Уверена, что меня настигнет озарение. Это левое полушарие всегда делает так, как ему выгодно. И истории рассказывает, зачастую не имеющие отношения к реальности, но всегда абсолютно точно поддерживающие его стратегии выживания. Это когнитивное искажение называется предвзятость подтверждения. Мозг умеет не замечать факты, опровергающие сложившуюся картину реальности, и наоборот охотно подмечает те, что её подтверждают. Но пока этого не произошло, и факты остаются просто отдельными точками во временном отрезке, я набираю эти буквы, на что требуется пара столетий: «Помоги. Пожалуйста».
Я выхожу из тёмного пустынного заднего двора на освещённую парковку у главного входа в ад. Сейчас три часа ночи. С моим амфетаминовым психозом мне может привидеться дракон или сам чёрт, но остатки моего сознания понимают, что бояться стоит недружелюбных парней возле клуба. Раньше я их не замечала. Мы находились в разных мирах, в разных параллельных реальностях. Раньше я всегда была под защитой, а сейчас я беспомощна, как брошенный котёнок. Который вдобавок нажрался амфетаминов. Главное сейчас – притвориться трезвой.
– Тебя проводить? – нагло и, возможно, даже агрессивно спрашивает меня парень в чёрной куртке.
Может, это мой психоз, и парень просто хочет помочь.
Может, он увидел, что я неспособна себя контролировать, и хочет этим воспользоваться.
Может, он ангел.
Может, он чёрт.
– Мой парень ждёт меня на той стороне дороги, спасибо, –
отвечаю я.
Боюсь, что он услышал только:
– Рна гры гхамор наркыр.
