Другая сказка

– А? – обернувшись, с потерянным взглядом спросила Мирослава. – Доброго вечера тебе, Владимир. А я тут матушку с отцом смотрю.

Владимир возвышался над ней, будто скала. Во мраке он казался более взрослым, чем при свете дня.

– Они танцуют, идем, – мягко взяв за руку Миру, он повел ее в сторону костра под многочисленные удивленные взгляды ровесниц.

Поодаль от костра стояли девушки, а в центре их была Дея. Она надела свой лучший наряд для того, чтобы выделиться среди всех, кто придет на празднование, сплела себе обрядовый венок из самых разных трав и цветов, чтобы аромат вокруг ее был притягателен, но Владимир даже не смотрел в ее сторону, словно не замечал одну лишь ее в этой деревне. И все старания девушки были зря.

– Что он нянчится с ней, словно с сестрой? – злобно процедила Дея сквозь зубы так, что кожа вокруг стоявших девушек покрылась неприятными мурашками. Никто не хотел переходить дорогу своей подруге, никто не хотел ссориться. Не славилась Дея добродушностью среди жителей, она была злопамятна и всегда напоминала всем обидчикам их проступки.

– Возможно, он просто в темноте не разглядел тебя? – предположила Анна, близкая подруга Деи. Она одна из немногих могла вытерпеть все выходки этой холодной и жесткой девицы. А сама Анна была нежнее цветка: светлые, кудрявые и слегка непослушные волосы, заплетенные в косу. Ясные, чистые голубые глаза, которые были, как морская гладь. Хотелось смотреть в эту добрую бездну вечность. Ее милые светлые веснушки, которые были разбросаны на носу, придавали миловидные черты, а алые губы манили многих парней, что ходили к ней свататься. Анне было семнадцать лет, но суженого она себе так и не выбрала. А родители ее не докучали этим, потому как считали, что человек живет и так столь короткую жизнь, поэтому никак нельзя ее прожить с нелюбимым.

– Подойдем к костру? – подхватила идею вторая близкая подруга Деи. Она отличалась от всех красавиц в деревне своей нескладностью. С самого рождения бедняжка страдала от горба, который никак не смогли исправить местные лекари и Домна. Так и осталась Гита с некрасивой осанкой. Но ладно бы Боги остановились на спине, девушку наградили большой, темной и объемной родинкой на носу. Хоть матушка Гиты и старалась внушить своей дочери то, что она прекрасна, это не помогло. Гита видела себя в отражении и понимала, что таких, как она, больше нет, и она очень надеялась, что не будет. Ведь такого зла не пожелаешь никому, даже самому заклятому врагу. Девушка очень хорошо помнила насмешки невоспитанных мальчиков в детстве о том, что такую, как она, даже леший побоится, а русалки и вовсе не захотят, чтобы такая, как она, была среди них. И Гите казалось, что они говорят правду, ведь у нее не было красивых, блестящих и густых волос, вместо роскошной косы болталась тощая ниточка из серых прядок. Глаза были вечно влажными, пустыми, ничего не выражающими. И все насмешки в ее сторону касались исключительно ее внешности. Она помнила, как горько плакала в саду у своего дома и не подпускала мать к себе, как обвиняла ее в том, что они с отцом породили чудовище, но сейчас, когда прошло уже десять лет, никто из юношей не помнил тех обидных и некрасивых слов. Только Гита, бедная Гита все помнила и держала при себе.

– К костру не пойдем. От него мое лицо сразу покраснеет, а мне нужно, чтобы кожа оставалась белой, – ответила Дея и гордо повела плечом. – А тебе, Гита, вообще должно быть комфортно в тени. Возможно, Владимир не подошел и не посмотрел в мою сторону, потому что ты рядом стоишь.

Анна обернулась на Дею, укоризненно покачав головой, а Гита тут же опустила голову и отступила на шаг во мрак, где ее мало кто увидит.

– Зачем ты так? – Анна грустно взглянула на подругу, которая отошла за их спины. – Она не виновата в том, что такой родилась. Как и ты не виновата в том, что прекрасна с самых первых дней своей жизни.

Дея улыбнулась лишь краешками губ, промолчав в ответ. Она испытывала наслаждение, когда окружающие говорили о ее красоте и стати. Она любила смотреть на себя в зеркало, долго причесывать черные, словно смоль, волосы, разглядывать свои густые ресницы, цвет глаз, белую кожу и голубые вены, сеточкой распластанные по телу. Она любила себя и требовала такой же любви от других.

Вот только не могла она понять, отчего Владимир не может полюбить ее в ответ. Полюбить так, чтобы Дее хватало этого чувства. Найдя глазами в толпе людей объект желания, Дея не сводила с него глаз, в то время как Владимир передавал Мирославу в руки родителям.

– Мирослава, где ты была? – ахнула Марья, порывисто обняв дочь. – Мы с отцом не стали тебя ждать дома, отправились на площадь в надежде, что ты здесь, но не увидели тебя.

Мира отвела взгляд. Она не хотела обманывать родителей, но рассказывать о прогулке в лес тоже не хотела. Не сейчас. Хотелось спокойно сесть за стол и рассказать все, не упуская ни единой детали, а здесь, в такой суете и шуме, они вряд ли смогут понять рвение души своей дочери в то опасное и нечистое место.

– Прошу меня простить, – вступился Владимир, приобняв Мирославу за плечи. – Я встретил вашу дочь на площади до вашего прихода и предложил прогуляться до реки. Простите мне эту дерзость, нужно было предупредить вас.

Щеки Мирославы неожиданно покрылись румянцем. Она облегченно, но незаметно выдохнула и расслабилась, чувствуя, как тепло от руки Владимира растекается от плеча по руке. Он никогда не позволял себе таких жестов, поэтому удивилась не только Мира, но и все девушки, наблюдавшие со стороны. Заметив на себе многочисленные взгляды, рыжеволосая подняла голову, чтобы взглянуть на Владимира, но у него не дрогнула из‑за лжи ни одна жила на лице. Его взгляд был прямой и уверенный, внушающий не только доверие, но и уважение.

Родители переглянулись, и в одно мгновение их лица смягчились, появилась добрая улыбка. Святослав обнял одной рукой жену, прижав к себе, и одобрительно кивнул юноше.

– Не извиняйся. Дело молодое, гуляйте.

Затем отец Миры, взяв за руку жену, отошел в сторону. Когда Владимир убедился, что шум вокруг поглотит его слова, которые он прошепчет Мире на ухо, наклонился над подругой и опалил дыханием девичью шею:

– Не благодари.

Он отстранился от нее и дал возможность Мире прийти в себя.

– Да, – выдохнула она после короткой паузы, за время которой кровь отошла от щек. – Да хранят Боги тебя, Владимир. Даже не знаю, что они смогли бы подумать о том, что произошло со мной за этот день.

Юноша молча пожал плечами.

Мирослава хотела сказать ему еще что‑то, но ее отвлек визг девушек, прыгающих через уже утихший костер. Она обернулась, и лицо ее озарила улыбка. Мирослава всегда хотела попробовать перепрыгнуть костер со своей подругой, но каждый год стояла в стороне, потому что ни с кем не сдружилась настолько, что можно было бы проверить эту дружбу купальским огнем.

Хоть Мира и защищала каждого, старалась со всеми быть доброй и отзывчивой, ее недолюбливали. И с каждым днем Мирослава понимала, что, чем больше помогает, чем больше откликается на просьбы, тем больше все вокруг относятся к этому как к должному. Это не просто огорчало, это угнетало и разочаровывало Миру. Но в то же время ей не нужна была корыстная дружба от ее сверстниц, которые находились бы рядом только тогда, когда им это было бы необходимо. Правильно подобрать травы на отвар, погадать на суженого, попросить заговорить какую‑нибудь болячку и прочие хитрости, которые знала и могла делать Мирослава. Ей не нужна была такая нечестная дружба.