Эмиграшка. Когда понаехал в Скандинавию

Сидели и ели суп, разговор не очень‑то клеился, потому что еще накануне мы всё обсудили и попрощались, а теперь я уже была как бы немножко не здесь. Было грустно и не грустно одновременно.

Мне хотелось просидеть так с Лукасом до ночи, потом поехать к нему, вволю покуролесить, а завтра пригласить друзей и продолжить веселье. Но это было уже невозможно. И никогда больше не будет возможно, потому что всё изменилось. Я вдруг очень чётко увидела, что моя жизнь разделилась на две части: до и после. И поняла, что я УЖЕ за чертой, я уже уехала, хоть физически пока ещё здесь. Меня уже вычеркнули из списка живых и мысленно перевели в разряд «тех, кто нас покинул». Нас? Для меня не было больше «нас», я отделилась, сделала свой выбор и теперь стремительно неслась в неизвестном направлении. Как Мамонтёнок из детского мультика, который плыл на маленькой льдине по океану к чему‑то далёкому и незнакомому, но очень для него важному.

Мой отъезд был запланирован на завтра, но в голове у меня он уже состоялся. Я не поняла, когда это всё успело случиться. Ещё утром это было так призрачно, как будто я всё выдумала, и на самом деле ничего не произойдёт, а к концу дня эта мысль вдруг превратилась в свершившийся факт. Наверное, пока я ходила по магазинам, в моем сознании произошёл переворот.

Мне нужно было торопиться домой: уже вечер, а у меня еще сумки не собраны. Мы с Лукасом быстро обнялись и помахали друг другу на прощанье, словно и не собирались расставаться насовсем. «Пока‑пока!» Как будто Лукас не верил, что я действительно куда‑то уеду. Несерьёзное у нас получилось прощание.

Я поймала машину и поехала вдоль Невы, на закате летнего дня, по убийственно прекрасному Петербургу. И тут мне позвонил на мобильник мой бывший молодой человек и сказал, что сейчас ко мне приедет и уже выехал. Я всячески отнекивалась: мол, не надо, я очень занята, а завтра я навсегда уезжаю отсюда, и мы больше не увидимся. Но он хотел встретиться именно сейчас.

Я собирала вещи, то есть бессистемно кидала в сумку то, что видела, а он сидел на диване. Я и сама не знала, что именно оказалось в сумке. Мне постоянно звонили. Мама на кухне готовила ужин и делала вид, что ничего не происходит. Папа был в командировке. Мама отнеслась к моему отъезду несерьёзно, а может, обиделась на что‑то и притворялась, что мой отъезд её не интересует.

Время было уже позднее: пора ложиться спать, завтра вставать в пять утра. Но молодой человек непременно хотел секса, иначе зачем же он приезжал?! Потом он заснул, а я спать не могла, потому что соседи громко включили походную песню «Милая моя, солнышко лесное». Я вызвала милицию и до утра проворочалась в постели. Подходила к окну и смотрела на ночной город, где мчались машины по ярко освещённому проспекту, дымили трубы завода, бродили пьяные. Похоже, никто не спал в ту короткую летнюю ночь.

Ветер колыхал тюлевые занавески, ночная свежесть лилась с бульваров. Завтра будет ещё один жаркий день. От земли поднимался туман, пахло озером. Мой балкон выходил на северо‑запад, поэтому я одновременно видела остатки заката и начало рассвета. Работа на заводах не замирала ни на минуту, и трубы не переставали дымить. До меня доносились запахи нагретого асфальта, бензина и пива с ближайшего пивного завода. Столбы дыма и пара поднимались прямо в небо, ветра не было. Лаяли собаки, где‑то кричали люди, и, казалось, жизнь не замирала ни на секунду. Наконец я решила, что хватит, закрыла окно и заснула.

Утром я встала, сварила нам кофе, оделась, собралась. Проследила, чтобы мой бывший тоже оделся. Когда было уже пора отправляться, встала мама и в халате вышла в коридор. Мы обнялись, я сказала «пока» и вышла с молодым человеком на улицу. Был пронзительный рассвет, уже жарко, на улице никого. Я остановила машину, покидала в багажник сумки, села на переднее сиденье, и мы поехали к гостинице «Пулковская», откуда ходит автобус в Хельсинки и Турку. За вечер и утро мы не перебросились и пятью словами. Зачем молодой человек поехал меня провожать, этого я не знаю. Мы никогда не были с ним особо близки, тем не менее, именно он присутствовал рядом со мной в то историческое утро.

Когда я уже стояла на ступеньках автобуса, а он махал мне вслед, я подумала, что всё происходит как‑то совершенно нереально и по‑идиотски. Я совсем иначе представляла свой отъезд из Питера! Мне виделись мои лучшие друзья, с цветами и памятными дарами; и все плачут, обнимают меня, говорят прощальные речи, клянутся в вечной дружбе, обещают писать письма. А тут – полная ерунда, парень этот зачем‑то… И с родителями я тоже почти что не попрощалась. Если бы можно было всё переделать!

Мы ехали по летним дорогам, залитым солнцем. Было очень скучно и одновременно тревожно, и нервно, и душно, и я устала сидеть в кресле, и пассажиры надоели. Долго стояли в тэкс‑фри, всем вдруг понадобилось зачем‑то купить синтетические подушки и сигареты. Мы проезжали поля, на которых паслись толстые чёрно‑белые коровы. Маленькие домики, выкрашенные красной краской. Пустынные автозаправочные станции, где можно было купить стаканчик кофе. Ехать до Турку одиннадцать часов, почти все вышли в Хельсинки, я развалилась на двойном сиденье и заснула. Сон во второй половине дня оставил головную боль и подавленное настроение. Проснулась – никого. Уже вечерело, автобус ехал по таким же точно полям, как будто мы ни на километр не продвинулись. Только теперь солнце отбрасывало от коров и красных домиков длинные тени.

До Турку доехали только два человека. Нас высадили у парома «Викинг Лайн», и автобус ушёл. Я подхватила свои пожитки, и стала думать, как попасть на паром. Вокруг – ни души. Неужели никому никуда не надо ехать? Вспоминалась толкотня в питерском метро, толпы бегущих куда‑то людей. Живых, тёплых людей. Пустота на паромном терминале в Турку показалась какой‑то нереальной и даже настораживающей. Уж не перепутала ли я остановку?

На борту было так же пусто, я вышла на палубу, облокотилась о поручни, посмотрела на пристань, и паром начал медленно отчаливать. На море было совсем не жарко. Дул свежий ветерок, которого в Питере в тот день не было, кричали чайки, солнце садилось в воду, мимо плыли берега, поросшие кудрявым лесом. На душе у меня вдруг стало удивительно хорошо! Всё во мне пело и летело вверх. Я уезжала из Питера навсегда, на встречу с новой жизнью, новыми друзьями. Рядом не будет никого, кто станет полоскать мне мозги, диктовать, как надо жить.