Естествознатель. Книга 2. Тернистый путь

– Госпожа Тилли, несравненная, повторите, что я сказал! – со слабо прикрытым возмущением проговорил старый преподаватель, видя, что внимание девочки принадлежит вовсе не ему.

– Вы сказали… Вы сказали… А что вы сказали, повторите, пожалуйста, я не очень хорошо расслышала, – скучающим голосом протянула Тилли, подперев кулачком голову. Преподаватель терпеливо повторял, но в этот момент звук будто отключался в голове у девочки, и она опять решительно ничего не воспринимала. Приблизительно таким образом и проходил урок: вроде бы и, несомненно, полезный, но в то же время, абсолютно безрезультатный.

Но сегодня все изменилось: в комнату привели юношу, одетого в кандалы. Для дома семейства Ролли это не было новостью, Тилли довольно хорошо знала пристрастия своего папы. Все уважающие себя беруанские богачи имели собственных слуг, но ни одна семья не могла похвастаться таким большим количеством бесплатных работников. Тилли никогда не сочувствовала им и относилась с не большей жалостью, чем, например, к новым ленточкам и платьям. Да и какая, собственно, между ними была разница? Когда платье рвалось или пачкалось, она выкидывала его без сожаления, так как знала, что в ее гардеробе тут же появится новое.

Приблизительно те же чувства армутка испытывала и к этим мальчикам, которые то появлялись, то исчезали из ее окружения. Так было с самого детства, и иной жизни испорченная девочка, увы, не знала. Тем более что эти мальчики по своему поведению не многим отличались от предметов мебели – от стула или же от стола – так как просто безмолвно выполняли свою работу, для которой, как казалось Тилли, они и были предназначены. Разве вы будете испытывать жалость к стулу из‑за того, что на нем постоянно сидят люди? Нет, он просто выполняет свою необходимую функцию, вот и все. Если бы девочка начала размышлять, она, несомненно, поняла бы разницу между стулом и человеком, но так как в целом никакие мыслительные процессы не были ей свойственны, то и постичь это немаловажное различие она, увы, не могла.

Вот и сейчас Тилли довольно равнодушно посмотрела на вновь прибывшего слугу и даже намеревалась зевнуть, но что‑то, однако, привлекло ее внимание. Парень был чудо как хорош собой, несмотря на отвратительную татуировку на полшеи – страстную любовь ее папаши. В целом перед глазами девочки мелькало много вполне симпатичных ребят, которые никогда не заинтересовывали ее по‑настоящему. Тут, однако ж, было что‑то такое, чего она себе даже не могла объяснить, но взгляд ее зеленых узких глаз дольше допустимого задержался на его гибкой сильной спине, черных, как и у всех армутов, волосах, ярких серо‑голубых глазах, похожих на отполированные драгоценные камни, принадлежавшие самым лучшим кагилуанским мастерам. В общем, вполне посредственная внешность, если сравнивать с другими, ранее бывавшими в этой комнате рабами. Но тут было что‑то еще. Девочка пытливо всматривалась в лицо незнакомца, но никак не могла отгадать эту загадку.

Юношу посадили за другою парту, поблизости, и он, усевшись на стул, поднял, наконец, на нее свои удивительные глаза. Госпожа Тилли вздрогнула, так как почувствовала волну презрения, исходившую от этого ничтожного слуги. Наглец, несомненно, презирал ее, несмотря на красивые волосы, стянутые в косички и хорошенькое, как ей казалось, лицо. Просто немыслимо! Впервые в жизни Тилли покраснела, как будто и правда сделала нечто постыдное.

– Повторите, пожалуйста, что я сказал, – проговорил профессор, и девочка переключила свое внимание на занудного преподавателя. Какая же это была скука – учиться! Тилли даже позавидовала тому наглому рабу, который развалился за партой и с насмешливым, презрительным видом разглядывал ее, ничуть не робея. Те, другие, с которыми приходилось сталкиваться девочке, имели привычку смотреть в пол, но уж никак не на нее!

– Я не понимаю ваши расплывчатые объяснения! – сердито ответила госпожа Тилли и вдруг (совершенно немыслимо!) услышала, как слуга язвительно фыркнул. Невероятная выходка!

– Что он здесь делает? – недовольным голосом поинтересовалась она, в первый раз в жизни стыдясь того, что не усвоила урок. Преподаватель кинул изумленный взгляд на своевольную питомицу.

– Госпожа Тилли, молодой человек способствует вашему образованию и усвоению материала.

– Вот как? И каким же это образом? Может, он и учиться будет вместо меня? – гневно произнесла девочка.

Преподаватель потупился, испытывая некоторую неловкость. Затем он сказал:

– Вы же знаете, блистательная госпожа, чьи очи подобны зеленому омуту, что вас запрещено наказывать за невнимательность и небрежное отношение к учебе?

– И что с того? – фыркнула девочка, представив на миг себе эту нелепость – наказывать ее!

– Так вот, наказывать за вашу нерадивость мы будем, по приказанию господина Ролли, этого молодого человека. Ваш отец полагает, что жалость к отроку будет способствовать лучшему усвоению информации в вашей прекрасной головке.

Девочка еще раз удивленно посмотрела на горделивого юношу. Это было какое‑то новшество, болезненная прихоть ее папаши. Она, конечно, безразлично относилась к рабам, но представить, что кого‑то будут наказывать за нее – одна эта мысль даже в ее испорченной голове показалась странной и чудовищно несправедливой. Преподаватель увидел изумление и смутное подобие жалости, которое промелькнуло в глазах госпожи, и воспрянул духом, надеясь, что новейший метод наконец‑таки прославит его методику преподавания и поможет ему обучить необучаемого. Это сулило ему огромную награду от работодателя, что не могло не обрадовать достопочтенного учителя, чьи труды в этом доме до сей поры были напрасны.

Весь следующий час господин Волосатинс с усиленным рвением и с необычайной жестикуляцией объяснял своей подопечной правила. Мужчина заметил, что мальчишка слушает его с особенным интересом, и это так вдохновило достопочтенного учителя или, вернее будет сказать, окрылило, что он благосклонно добавил к уроку еще полчаса.

Затем в класс неспешно вошел господин Ролли, которому хотелось посмотреть, как учится его девочка. Заметив хозяина, учитель поторопился задать Тилли простейший вопрос, на который мог бы ответить, по его скромному мнению, даже человек совершенно несведущий в этой области. Преподаватель с надеждой смотрел на ученицу, уже чувствуя, как венгерики обильно сыплются в его тощий кошелек.

Госпожа Тилли растерянно посмотрела на отца, потом на учителя. Черноволосая девочка опять решительно ничего не поняла, но единственно потому, что наглый раб насмешливо наблюдал за ней на протяжение всего урока, откровенно насмехаясь. Ничего не ответить ей казалось стыдным.

– Ну давай же, дорогуша, расскажи нам, что ты поняла, – ласковым голосом подбодрил ее отец, который был без ума от своей, такой красивой, дочери.

– Я все поняла, – быстро ответила девочка, и учитель, холодея от страха, повернулся к ее отцу и, раболепно улыбаясь, сказал:

– Ну вот видите, она все поняла. Думаю, нет смысла более мучить ребенка.

– Давай, малышка, ответь на вопрос, – настойчиво попросил старый армут, которому показался подозрительным туманный ответ Тилли.

– Мы говорили… говорили про армутский язык! – радостно воскликнула девочка, будто вспомнив что‑то. В этом она, разумеется, была права, ибо урок так и назывался «Грамматика и лексика армутского языка». Название урока также было коряво выведено в ее тетради.