Фонтан бабочек

– А ты думаешь, им твои стихи нужны, тоже мне Пушкин! – не остался в долгу Сашка.

– Ладно, – махнул он рукой, не желая продолжения ссоры и зная Генкин задиристый характер, – давай лучше её спросим.

– Вот так сразу и спросим?! – засомневался приятель. – Она же нас пошлёт…

– Ну тогда давай вдвоём ходить, а потом спросим, – нехотя согласился Сашка, понимая, что Генка просто так не отстанет. Они уговорились о двух неделях нейтралитета, в течение которых каждый мог склонить Тамару на свою сторону. Вот тут‑то всё и началось.

Две недели огонь вдохновения полыхал в Генкиной груди, точно доменная печь, и каждый день он клал на алтарь своей мальчишеской любви новое стихотворение, которое Тамара прочитывала, всякий раз восклицая: «Это ты писал?!» или «Неужели это ты придумал?!»

Сашка не отставал, он добывал всё новые и новые модные книжки и даже пригласил один раз Тамару в театр. Правда, пьеса оказалась неудачной, но поход в театр дал ему фору.

После уроков, точно конвоиры, они сопровождали Тамару до дома, по очереди неся её портфель и соревнуясь в острословии, но девушка воспринимала их внимание как должное, никому не отдавая предпочтения, и смотрела на них точно королева на вассалов.

– Ну что? – ровно через две недели, день в день, подойдя на перемене к приятелю, спросил Сашка. – Не передумал?

– Нет, – задиристо ответил тот, – как решили, так и сделаем, всё по‑честному.

В тот день, идя рядом с Тамарой, они оба молчали.

– Скучные вы какие‑то, поссорились, что ли? – спросила она, привыкнув к их постоянному соперничеству.

– Нет, – взял на себя инициативу Сашка, по‑прежнему уверенный, что на его стороне преимущество. Он остановился, так что остальным тоже пришлось остановиться, и, немного помедлив, спросил, выразительно глядя в глаза девушке: – Скажи, кто из нас тебе нравится?

Девушка, глянув на его серьёзную физиономию, прыснула со смеху:

– Ты чего? Оба вы мне нравитесь: с тобой о спорте можно поговорить, а с Генкой – о литературе, а что?

– Видишь ли, Тамара, – тут же встрял Генка, – так не пойдёт. Ты прямо скажи: я или Сашка?

– А если не скажу, то что, на дуэль друг друга вызовете? – спросила она, насмешливо глядя на приятелей.

– Может быть, и на дуэль, – ответил Сашка мрачно.

– Ну и на чём драться будете? – поинтересовалась девушка. – На шпагах или так, на кулаках?

Ребята растерялись, они не были готовы к такому повороту.

– А знаете что, – Тамара сунула руку в портфель и достала апельсин, – вот! Кто мне его принесёт, тот и победил.

Размахнувшись, она бросила апельсин, и тот, точно кегельный шар, покатился по белой снежной наледи. Мальчишки не сговариваясь бросились за ним, толкая и тесня друг друга, точь‑в‑точь две легавые, бегущие за мячиком. Сашке, более массивному, чем приятель, удалось оттеснить Генку и первому схватить апельсин. Однако тот, извернувшись, выбил ногой апельсин из его рук и, подхватив на лету оранжевый шар, бросился назад. Сашка, забыв о всяком благородстве, подставил ножку. Не ожидавший такого подвоха, Генка рухнул, выпустив из рук апельсин, который сам собой подкатился к Тамаре.

– Ничья! – рассмеялась она и принялась деловито чистить апельсин, в морозном воздухе его аромат ощущался особенно остро.

– Знаете, – девушка не торопясь отправляя в рот сначала одну, потом вторую сочные апельсиновые дольки, – вы, конечно, забавные, но по правде сказать…

Она помедлила, насмешливо глядя на запыхавшихся одноклассников, пожала плечиками (мол, сами виноваты, напросились) и безжалостно закончила:

– Маленькие вы ещё, понимаете, ма‑лень‑ки‑е.

Доев апельсин, она повернулась и пошла к дому, оставив приятелей в полном недоумении. На утоптанном снегу, выделяясь своей скандальной яркостью, валялись оранжевые остро пахнущие апельсиновые корки.

– Это всё ты, – пошёл на приятеля раздосадованный Сашка, – ты у меня апельсин выбил.

– А ты меня зачем оттолкнул, а потом ещё и ногу подставил? – налетел на него Генка. – Разве это честно, подножки ставить?! – петушился он.

Сашка вытянул руку, чтобы не дать подойти тому ближе, драться ему не очень хотелось. Покружив так пару‑тройку минут, Сашка вдруг остановился:

– Слушай, а ведь она над нами издевалась!

Разгоряченный Генка не сразу понял.

– Ну, конечно же, издевалась, точно над собачонками, а мы‑то дураки…

Сашка хлопнул приятеля по плечу, давая понять, что их ссора прекращена.

– Да нет, не может быть, – пробормотал Генка, однако слова приятеля заставили его засомневаться.

– Д‑а‑а, купились мы, – протянул он ещё через минуту, поняв, что Сашка, скорее всего, был прав. Признавать поражение было не в его характере, он просто кипел от обиды, не зная, на что её излить, и, заметив брошенные Тамарой апельсиновые корки, со злостью пнул их носком ботинка и вдруг принялся со злостью топтать их.

– Маленькие мы! Маленькие!

И зло глянув на Тамарин подъезд, как‑то совсем по‑детски выпалил:

– Хоть бы долькой угостила, жадина!

 

Русалочка

 

Я вела машину уже давно и постепенно стала впадать в состояние некой отстранённости, хорошо, что уже выработался некий автоматизм в вождении.

– Почитай мне, – совершенно неожиданно и совсем не к месту попросила Стеша, сидящая сзади и уже уставшая от путешествия.

– Не могу, я веду машину, – ответила я из своего пограничья.

– Тогда расскажи.

Дети не любят выражение «не могу».

– Что же ты хочешь услышать?

Рассказывать мне совершенно не хотелось. Но ребёнок не отступает, и я слышу:

– Вообще‑то, хотелось бы о Русалочке послушать.

– Хорошо, – соглашаюсь я и начинаю рассказывать, понимая всю безнадёжность ситуации: помню‑то я только структуру сказки, а дети не признают схем.

– Нет, ты расскажи, как она пела, когда на волнах качалась, – требует ребёнок.