Гибель короля

– Покойный Даниэль поддерживал меня во всех начинаниях! – воскликнул Высший жрец.

– Он мёртв, – с сожалением произнёс проповедник. – Перед смертью Даниэль назначил меня преемником.

– Не верю, – затряс головой Кастор.

– Он умер со словами: «Передаю жезл доброму, святому… Тому, кто приведёт мир к процветанию», – процитировал Шератан.

– С чего решил, что речь о тебе? – вопрошал Высший жрец.

– О ком ещё? – удивился проповедник. – Я был рядом, когда Даниэль душу Создателю отдал. И я безгрешен.

– Все грешны, – подловил собрата Кастор.

– Я святое писание знаю получше тебя, юнец! – вскричал Шератан.

– Не горячись, – промурлыкал Высший жрец, довольный, что смог пробудить в нём гнев. – Не пристало навьяну ругаться. Лучше скажи, что за жезл передал тебе Даниэль?

– Символ преемственности, – отмахнулся проповедник. – Его подарили Даниэлю жители Смоллоу в благодарность за спасение девочки. Они нашли жезл у берега Духра. В предсмертной агонии Даниэль говорил о символе света, спасении… Бредил. Жезл лишь красивая вещь.

Шератан указал на лавку. Кастор откинул плащ, прикрывающий её, и задохнулся от восхищения. Жезл переливался, как перстень Вальтэриана. На конце его торчали голубые кристаллы.

– Жезл Четырёх Стихий, – проговорил Кастор. – Из алатыря созданный, магией закалённый, способный чудеса творить, неподвластные сильнейшим магам.

– Что значит Четырёх Стихий? – не понял проповедник. – Иноверцев, что ли?

– Какая разница, как в народе называют столь сильный артефакт? – проворчал Высший жрец. – Он часть мира, сотворённого Создателем, как и Четыре Стихии. Его создали первые маги, авторы законов мироздания.

– Откуда ты узнал? – заинтересовался Клык.

– Из книг Даниэля и Гааврила, – ответил Кастор. – С жезлом Четырёх Стихий можно изменить мир!

– Магии я в нём не чувствую, – проворчал Шератан.

– Потому что не умеешь колдовать, – фыркнул Высший жрец.

– Посмотрел жезл? – поинтересовался проповедник. – Тогда отдавай. Негоже мне вверять дар Даниэля тому, кто бросил нас.

– Я не бросал! – возмутился Кастор. – Уверен, Даниэль меня имел в виду, когда говорил о преемнике добром и святом. Жезл мой.

– Ещё чего! – вспылил Шератан. – Не много хочешь, Хэдусхэдл? Мнишь себя мессией, короля мечтаешь свергнуть. Наивный! Ты познал нашу веру недавно, в отличие от меня. Не зазнавайся.

– Ты не имеешь права кричать в моей обители, – прошипел Высший жрец.

– Тише, братья, – встал между ними Коготь. – Ни один артефакт не стоит раздора.

– Жезл принадлежит мне, – настаивал Кастор.

– Давай в битве выясним, на чьей стороне Создатель? – предложил проповедник.

– Навь запрещает драться, – напомнила Ликея.

– Речь о сражении с пороками души, – пояснил Шератан. – Вдали от обители есть место, сокрытое туманами. Знающие называют его Тайлос. Туда приходят врущие, чтобы проверить, сильна ли их вера. Кто первым справится с испытаниями, тот заберёт жезл.

– Согласен, – кивнул Высший жрец. – Да пребудет с нами Создатель, ибо он мудр и уже указал на избранного.

– Не хорохорься, – посоветовал проповедник. – Завтрашний день покажет, кто избранный, а кто превратил культ Нави в культ самого себя.

– Всё выяснится, – понял намёк Кастор. – Взойдёт солнце и осветит лучами достойнейшего.

– Оно светит для всех, – придрался Шератан.

Высший жрец хмыкнул и отправился на церемонию похорон Даниэля. Собратья молча последовали за ним.

В низине холма, на котором возвышалась обитель, стоял склеп. Десятки каменных горгулий громоздились на крыше. Снаружи стены обвивал плющ, внутри – паутина.

В склепе хранились стеклянные капсулы овальной формы. В них покоились навьяны, посвятившие жизнь служению Нави. Поверх капсул лежали покрывала с вышитым глазом.

– Правда, что покойные не разлагаются? – полюбопытствовал Коготь.

– Да, – подтвердил Кастор. – Они облиты маслами со смолой. Органы их удалены. Прихожане видят в этом чудо, которого нет. Но мы не спешим разочаровывать их. Чудеса, пусть и мнимые, способствуют пополнению наших рядов.

– Жрецы Четырёх Стихий делают нечто похожее, – ухмыльнулась Ликея. – Раз в год они выставляют в храме гроб с неразложившимся телом Зория Светлого и убеждают, что пребывание вблизи него исцеляет.

– Мертвецы должны разлагаться, соединяясь с одной из Четырёх Стихий, а не пылиться в капсуле, – пробормотал Коготь.

Собратья не расслышали. Они взялись за руки, став вокруг тела исповедника, и прошептали:

– Да примет душу сына своего Даниэля в объятия Создатель. Да не украдут её силы тёмные, да не помешают ей стать единой со вселенной. Именем Создателя, пусть душа Даниля Данброского обретёт покой в вечности!

Коготь присоединился к молитве. Высший жрец приоткрыл капсулу. Из щели вылетела душа Даниэля, похожая на белый сгусток света, и устремилась к солнцу. Она растворилась, соединившись с Создателем – энергией, из которой соткан мир.

– Ушёл, – сдавленно молвил Кастор.

– Да поможет душе Даниэля Создатель! – хором произнесли навьяны и закрыли капсулу.

– Поможет, – заверил Высший жрец. – Они теперь едины.

Оборотни сложили руки в молитвенном жесте. Кастор подавил тоскливый стон и упёрся лбом в стену. Шератан положил руку ему на плечо. Высший жрец стряхнул её и выбежал из склепа.

На поминальный обед он не явился. Блуждал среди деревьев, размышляя о последней воле исповедника и важности обретения жезла Четырёх Стихий.

К рассвету Кастор вернулся в обитель. Майслав с укором оглядел его и пробурчал: «Вы с Шератаном жрецы, а не дворовые мальчишки. Зачем выясняете, кого больше любит родитель? Все равны перед Создателем». Высший жрец проигнорировал старшего и пошёл на поиски Шератана. Обменявшись при встрече хмурыми взглядами, они покинули обитель и отправились в Тайлос.

Перед границей с королевством оборотней простиралась Красная пустошь. Небо озаряли багровые всполохи, отражаясь в стеклянных валунах. Их окружала синяя трава, прорастающая сквозь песок.

Кастор и Шератан ступили на валун. Он треснул. Стёкла поднялись в воздух, и воронка открылась. Тела жрецов остались на месте. А души отправились в путешествие по энергетическим пузырям. Они были созданы первыми навьянами по аналогии с параллельными мирами.

Высший жрец оказался посреди зелёной рощи. Деревья наощупь напоминали вату. Мягкая, как перина, земля дарила ощущение невесомости. Похожее Кастор испытывал, когда во время медитации попадал в межмирье.