Гламурёныши. Рассказы

Автор: Д. С. Гастинг

Возрастное ограничение: 18+

Текст обновлен: 27.06.2024

Аннотация

Давно это было, может, даже и вовсе при Медведеве, этого точно не помню, но помню, что оверсайзов тогда ещё не носили, а носили всякое в облипон, да чёлки лопатами, да джинсы в стразах, из которых непременно задница должна была вываливаться, так что если уж это правда, то правда и остальное, что тут написано, хотите верьте, а хотите, думайте, что автор рофлит, или таблетки забыл принять, или как вы там выражаетесь. Книга содержит нецензурную брань.

Гламурёныши

Рассказы

Д. С. Гастинг

Автор обложки Дарья Юрьевна Шустова

ISBN 978‑5‑0060‑2704‑6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вата в голове

Если не цепляться к разной ерунде, медвежонок был прехорошенький. Криво пришитая голова и глазки, приклеенные на разном уровне, придавали ему вид беспомощный и растерянный, а ярко‑красный бант, издалека казавшийся большой раной на маленькой бледно‑бурой шейке, докручивал впечатление до предела.

Вообще Бо пришёл в новомодный «Галамарт» за чайником, потому что старый вообще уже никуда не годился, но всё было страшно дорого даже со скидкой, и вообще, подумал Бо, может быть, Юрик починит, Юрик вообще рукастый мужик, не то что некоторые.

Но у самых касс Бо увидел медвежонка с трогательным ценником в пятьдесят рублей, в груди у него защемило, и он купил медвежонка для Оксаны, ещё не зная, что корявый этот медвежонок станет последней каплей в океане нищеты и уродства.

Бо любил Оксану. Он искренне считал её улучшенной копией Анджелины Джоли, хотя она гораздо больше походила на рыбу, но дело было не в этом. Он любил её даже тогда, когда крылья её плоского носа чудовищно раздулись, а выпученные глаза и выпяченные губы выпучились и выпячились ещё больше, и она стала похожа на рыбу, которой выкручивают жабры. Бросив медвежонка Бо в лицо, она ушла – и хотя уходила с периодичностью примерно раз в три месяца вот уже два года, Бо почувствовал с убийственной точностью: вот теперь точно всё.

У него была на этот счёт своя теория: то, что случилось, не вызывает таких эмоций, как предчувствие того, что может или должно случиться. В детстве он боялся сдавать кровь и начинал переживать уже за неделю, но в кабинете врача страшно не было, как не было страшно у доски, на любом экзамене, на любом собеседовании. И предстоящие свидания с Оксаной радовали больше, чем происходящие – но это, вероятно, было ещё и в силу того, что сценарий, нарисованный в голове Бо, был гораздо симпатичнее придуманного реальностью. И каждый раз, когда он представлял, что Оксана его бросит, ему становилось плохо – а вот теперь стало никак. Он не чувствовал ни страха, ни боли, только холодное, ясное осознание. Именно так, подумал он вдруг, придёт и смерть.

Он вернулся домой. Не раздеваясь, лёг на узкую кровать без простыней и закрыл глаза. Вот и всё, стучала в голове мысль, укачивая, как стук колёс полусонного поезда. Вот‑и‑всё‑вот‑и‑всё‑вот‑и‑всё.

***

Медвежонок лежал в сумке и плакал.

Тихо‑тихо, как умеют только плюшевые медвежата.

***

Рабочий день начался как обычно – с ответов на письма деловым партнёрам. Письма были разные по тексту, но примерно одинаковые по содержанию: «Мы соотнесли ваш вопрос с руководством. Ваша проблема будет рассмотрена при первой возможности».

Если проблему требовали рассмотреть не в первый и не в пятый, а, скажем, в четырнадцатый раз, Бо нужно было переформулировать ответ. Если письмо приходило на английском, Бо требовалось его перевести.

В принципе, больше в его официальный круг обязанностей ничего не входило. В принципе, больше он ничего и не умел. Школа и институт научили его читать учебник, конспектировать учебник, пересказывать учебник и посредством гугл‑переводчика переводить определённые пассажи из учебника. Выживать на двадцать четыре тысячи в месяц, четырнадцать из которых уходили на жильё, он научился самостоятельно. Пару раз в месяц у него получалось даже мотаться в столовую, и Бо подумал, не смотаться ли и сейчас; вчерашнее оцепенение понемногу отпускало, на душе что‑то скребло, тихо и гаденько. Бо полез в сумку за кошельком, нащупал нечто мягкое, вытащил медвежонка и вспомнил, что именно скребло. Чтобы не думать, стал представлять столовую: блестящую клеёнку, щербатую посуду, аромат выпечки и милую, неторопливую Антонину Петровну в синем халатике. Вот и отдам ей медвежонка, подумал Бо, поправил примявшийся красный бантик.

– Повариху сократили, – равнодушно сообщил Юрка‑айтишник, или, как он сам себя называл, Юрка‑Некосмонавт, вкладывая в это прозвище всю горечь рухнувших мальчишеских надежд.

– Как сократили?

– Ну а херли, – так же равнодушно ответил Юрик, – начальство один хрен в ресторане жрёт, а на нас срать оно хотело.

Юрке хорошо, подумал Бо без зависти, печально. Юркина Танюська готовит ему с собой мясные запеканки и чёрт знает какой ещё рататуй; он может себе позволить презирать столовские блюда и награждать их неприличными эпитетами.

Для Бо, который питался преимущественно бичпакетами, столовая составляла одну из главных радостей жизни. После Оксаны.

И вот оно – накатило, запоздалое, внезапное, сжало живот, грудь, горло, голову. Бо показалось, он сейчас умрёт от болевого шока, и, зажмурив глаза, он судорожно, безнадёжно глотал воздух, и Юрка, при всей его нетактичности, что‑то заметил.