Гламурёныши. Рассказы

Тут я перестаю что‑либо соображать.

– А что, – интересуюсь я очень осторожно, – тётя Рахиль без денег не возьмётся?

– Иди ты в задницу! – Берта хлопает в ладоши и начинает кружить меня по комнате в каком‑то бешеном национальном танце. – Никакой аборт мы, естественно, делать не будем.

– А что будем? – интересуюсь я ещё осторожнее.

– Мы квартиру снимем!!

***

Ноги по колено вязнут в грязи, и Бертины брендовые кроссовки очень скоро превращаются в нечто непристойное; мои были таковыми ещё в день покупки, с которого прошло уже года два, поэтому Бертины жалобы не вызывают во мне особенного сочувствия.

– Почему обязательно здесь? – вопрошает Берта.

– А ты, – отвечаю я, – хотела бы жить на Манхэттене?

– Я хотела подальше от Москвы, – всхлипывает Берта, вытаскивая увязшую ногу. Бледно‑голубые джинсы тоже безнадёжно испорчены.

– Это, по‑твоему, где?

– Ну не знаю… ну, в Питере, – предполагает Берта.

– Щас, – я начинаю злиться. – Ещё скажи, в Лит не поступать из‑за твоих…

– Пертурбаций, – подсказывает Берта, спотыкается об какую‑то корягу, рвёт свои прекрасные джинсы и, не поднимаясь, стонет:

– Почему, ну почему Удельная?

– Название понравилось, – я пожимаю плечами, и мы продолжаем путь.

Денег, которые нам выдала мамаша мундиаля, не такая уж и кучища, как с перепугу показалось Берте. Ну то есть хватит, чтобы снять на пару месяцев халупу в Москве, но если не на пару, то лучше не в Москве. К тому же Софья Марковна непременно станет искать Берту по всей столице, а сюда ей и в голову не придёт заглянуть.

Когда я сообщила тёте Насте, что собираюсь с подругой снимать квартиру, она и ухом не повела. Один из её многочисленных кавалеров, дядя Толя, вытер нос рукавом и сказал:

– Ну я ж говорил, она из этих.

У дяди Толи были все основания для подобного утверждения. Дня три назад он пытался ухватить меня за то место, где у нормальных людей обычно бывает грудь, и получил в ответ такую матерную тираду, что, наверное, даже для себя открыл много нового.

В общем, я типичный представитель современной молодёжи – никакой духовности, как сказал какой‑то мыслитель. Берта говорит, это Никола Флавийский, но по‑моему, всё‑таки дядя Гена со скотобойни, который придумал использовать для сексуальных игрищ свиную голову… но я опять отвлеклась.

Так вот – моим переездом никто особенно не был огорчён, а Берта оставила родителям записку следующего содержания:

Дорогие мамочка и папочка!

Я вас очень люблю, но малыша убить не позволю. Как только он родится, мы вместе с ним, если хотите, вернёмся домой. Поцелуйте от меня тётю Рахиль.

Ваша дочь Берта.

Разумеется, я бы придумала что‑нибудь и пооригинальнее, но мне некому было оставлять подобных и бесподобных посланий. Не одно, так другое.

***

Я ведь предупреждала, что у меня топографический кретинизм? Предупреждала. Надо самой думать, а не таскаться за мной как самка барана. Спустя три часа поисков и метаний, когда я наконец, договорившись с сухощавой женщиной неопределённого возраста, вхожу в свою новую комнату, пахнущую клопами и канализацией, и падаю на узкую железную кровать, мне кажется, будто я попала в рай. Хотя, конечно, в раю никак не могло быть Берты.

– Зинка! – вопит она, вползая следом, – наш сосед, по‑моему, эксгибиционист.

– С чего ты взяла? – бормочу я, проваливаясь в сон.

– Он показывал… показывал… – шепчет Берта.

– Фокусы? – предполагаю я.

– Нет, не фокусы, а… сама знаешь что, – выпаливает Берта на одном дыхании. И тут я злюсь по‑настоящему.

– Это ты, – шиплю я раздражённо, – знаешь, что! А я, – я перехожу на крик, – не знаю, что! Мерещится всякая дрянь, не даст поспать! Вали тогда сама ищи себе апарт‑отель!

Берта затихает и лишь тихонько хлюпает в углу. Но уснуть мне всё равно не удаётся. Видимо, не хватает скрипа кровати и гортанных тётинастиных стонов за стеной.

***

Утром у меня умирает ноутбук.

Ну то есть клинической смертью он умирает по меньшей мере по пять раз на дню, но этим утром он умирает так, что становится ясно – реанимировать вряд ли получится. Я очень любила этот ноутбук – по той простой причине, что если бы не дядя Алик, продавец в М‑Видео, у меня вообще никакого ноутбука не было бы. У дяди Алика после троих дочек родился долгожданный сын, и он ни с того ни с сего захотел меня порадовать старым ноутом одной из этих дочек. Теперь сын уже ходит во второй класс, но дядя Алик по‑прежнему ходит к тёте Насте, а я по‑прежнему хожу с этим вот ноутбуком. Ну то есть ходила, пока он не умер.

Я прошу у Берты взять немного денег – и поскольку смутно представляю себе, сколько стоят ноутбуки, беру много. А потом внезапно вспоминаю, что у меня никогда не было смартфона.

И что в Лите, кроме творческого конкурса, будет ещё собеседование, соберётся комиссия, а у меня нет даже туфель, и никогда не было, только дешёвые китайские кроссовки.

И ещё у меня никогда не было блузки, не протёртой под мышками, и дезодоранта, позволяющего не стирать так часто блузку под мышками, и своей собственной юбки, а не затянутой поясом от халата тётинастиной, и настоящего лифчика с пушапом, и настоящих джинсов, и кожаной куртки, и стрижки, сделанной в парикмахерской, а не Бертиными лапками из задницы, и…и…

Потом, стоя перед зеркалом в полный рост, я чётко понимаю: я красавица. А потом так же чётко понимаю: я последняя сволочь.

Мне очень, очень, очень‑очень стыдно перед Бертой, поэтому на остаток суммы, сильно превышающей ту, что я изначально планировала потратить, покупаю роскошную книгу «Я жду ребёнка» и две пары ползунков, голубые в горошках и зелёные в зайчиках.

***

Конечно, я не поступлю.