Гламурёныши. Рассказы

В год, когда не наступит весна, ты ко мне не вернёшься.

Взирай на меня с укором

С экрана, будто с иконы,

Останься со мной хоть комом

В горле

В год,

Когда весна не придёт

.

Он не заметил, как сзади подошёл зам.

– Так, – сказал он, – картиночки разглядываем, значит, в рабочее время?

– Я всё сделал, – привычно пробормотал Бо.

– Что ты сделал? Я тебе гостиницу велел забронировать в Милане, ты забронировал?

Твою же мать, совершенно вылетело из головы. Это не входило в официальный круг обязанностей, как не входил и заказ статуэтки, но попробуй возрази; за двадцать четыре тысячи в месяц Бо беспрекословно выполнял всё, что требовало знания английского; «мальчик с языком», окрестил его Юрик.

И до конца дня Бо выбирал самую лучшую гостиницу в Милане, который ему, конечно, суждено было увидеть только на фотографиях, и, конечно, выбрал не ту, а чёрт знает какую, на окраине, и, конечно, зам спросил, за что только Бо деньги платят, а потом сказал:

– Ещё раз повторится, уволю.

***

Весь день медвежонка мучили кошмарные сны, и он тихонько поскуливал. Человек, конечно, был на работе и не мог этого слышать, а свинья спала крепко, но всё же, просыпаясь в страхе и стараясь делать вид, будто спит, медвежонок боялся ещё и того, что Человек услышит.

Медвежонок боялся Человека.

Ночь стала желанным облегчением – он мог больше не скрывать свой страх и заревел в голос. Проснувшись, свинья вдруг прижала его к себе.

– Ну, ну, тихо ты, дурашка, – сказала она почти ласково.

– Люди… гадкие… – сквозь рёв прошептал медвежонок.

– Я знаю, маленький. Я знаю. Тихо, тихо, – бормотала свинья, но медвежонок не унимался, и она хрипло запела:

– Ложкой снег мешая,

Ночь идёт большая…

– Это тоже вы придумали? – спросил медвежонок, блеснув бусинками, полными слёз.

– Нет, – ответила свинья. – Это тоже придумали люди.

– Значит, они… всё‑таки хорошие? – робко промямлил медвежонок, изо всех сил хватаясь за последнюю надежду.

– Хорошие, – буркнула свинья. – Для своих маленьких детёнышей. Для них поются песни, для них покупаются такие вот глупые медвежата, чтобы детёныши отрывали им лапы. А потом люди бьют этих детёнышей по голове.

– Своих же? – ахнул медвежонок, всё ещё пытаясь верить, что понял свинью совсем не так.

– Своих же, – подтвердила свинья.

– Но почему?

– Потому что могут, – просто сказала она. – Потому что могут.

***

Утром Бо проснулся с температурой.

Он знал, что нужно идти на работу, потому что за прогул вычтут из зарплаты, хотя казалось бы, из такой зарплаты нечего уже и вычитать; но всё тело ломило так, что он с трудом дополз до туалета и обратно, попытался натянуть брюки, и закружилась голова. Позвонил секретарше Верочке, попросил отмазать и с наслаждением обречённости вновь рухнул на кровать. Перед глазами плясали цветные круги… и Оксана.

Вечером пришёл Юрка, сказал: «не сцы, братан», поставил у двери большой пакет и быстро ушёл обратно, чтобы не заразиться. В пакете оказались Танюськина запеканка и пол‑литровая бутылка водки. Есть совсем не хотелось. А вот выпить…

Он знал, что ему снова будет сниться Оксана, и вдруг отчаянно подумалось – пожалуйста, Господи, если Ты есть, пусть мне хотя бы одну ночь не снится совсем ничего.

Бо всегда знал, что там, наверху, кто‑то есть. Но теперь ему стало ясно: это очень злой, очень циничный кто‑то. И чем больше он пил – по‑детски, неопытно, жадно глотая прямо из горлышка мутную жидкость – тем яснее это становилось.

Медленно шатаясь – от выпитого или от температуры, он не знал и сам – Бо доплёлся до кровати, и вдруг его взгляд упал на медвежонка.

– Милый ты мой, – прошептал он пьяно и прижал медвежонка к себе. – Милый, милый…

Медвежонок проснулся оттого, что мутные слёзы Человека мочили его бледно‑бурый мех. Человек положил его с собой в кровать.

Сбылось то, о чём он мечтал, то, ради чего его сшили, набили голову ватой, а в грудь вставили пищалку, издававшую тот самый гимн.

 

Словом согрей,

Лучших друзей

Ждёт одна дорога…

 

Но было поздно. Медвежонок уже знал, что Человек – никакой не лучший друг, что он пахнет водкой и в свой срок оторвёт медвежонку все четыре лапы, и голову, набитую ватой, тоже оторвёт, потому что он, медвежонок, хороший.

***

Свинья смотрела с подоконника на спящее, пьяное, проклятущее, ненавистное существо, прижимавшее к себе этого глупого, наивного, отчего‑то дорогого ей медвежонка, лишь теперь начавшего что‑то понимать – но помогло ли ему это?

У старого медведя, которого она знала, в голове была не вата, а опилки, но это его не спасло, и человеческие детёныши разорвали его в клочья. Не спасся никто – ни собака, ни лошадь, ни птичка‑синичка…

Так зачем же, зачем она разрушила этому глупому медвежонку его глупую мечту?

Вата в голове, думала свинья. Всё, что нужно для счастья – вата в голове. А она, свинья, и всё, что она знает, не нужно никому, не спасёт никого.

Тихо дойдя до подоконника, она рухнула вниз.

Бо спал, и ему ничего не снилось. Он не услышал.

А медвежонок обвёл комнату чёрными бусинками глаз и увидел груду цветных осколков – всё, что осталось, всё, что осталось.