Гламурёныши. Рассказы

– А отец тебя обозвал бестолочью, – спокойно ответила женщина, – а ты его совком и деменцией. И это ещё из цензурного только, остальное не буду при собаке. Ты смотри, какая сволочь, вспомнил отца, как прижало. Давай, относи обратно своего бобика, его Наташка заберёт из двадцать восьмой. Доедай борщ, а то я терпеть не могу, когда продукты пропадают. И приходи.

Утром Гарика разбудила собака, ткнувшись мокрым носом в нижнюю губу. Никуда я тебя не понесу, думал он, стоя возле подъезда и терпеливо дожидаясь, пока животное сделает свои нехитрые дела. Результат сгрёб в пакетик и выбросил в ближайшую урну. Вернулся домой, вымыл руки, вынул из чёрного списка номер, три года назад заблокированный. Мелькнула мысль, что блокировка могла оказаться и взаимной, но Гарик отогнал её как ненужную рефлексию – чего он не любил, так это ненужных рефлексий.

– Что звонишь, бестолочь? – ответил хриплый прокуренный голос на первом же гудке. Старик не любил сантиментов, да они были и ни к чему.

– Да я тут это… я тут книжку нашёл, – пробормотал Гарик, – «Малая земля». Хочешь, занесу?

– Сам‑то читал? – ехидно поинтересовался отец.

– Ну, читал, – легко соврал Гарик, пообещав себе, что погуглит краткое содержание. – Я вообще тут… читаю, читаю… борща наварил вот, – зачем‑то добавил он.

– Ладно, бестолочь, – буркнул отец, – заходи после работы. Работа‑то хоть есть у тебя?

– Есть, – ответил Гарик. – Вот уже и убегаю. До вечера!

Вечером он прихватил с собой не только «Малую землю», но и собаку. Отец любил животных, и разговор начался с них, а не с политики, и плавно, легко, безобидно двинулся дальше; будто и не было этих трёх лет, подумалось Гарику, но, может быть, без этих трёх лет, за которые обоим нашлось что передумать, у них и не вышел бы такой хороший разговор. Помнишь, ты маленький был, вдруг сказал отец и начал вспоминать какие‑то плотины и запруды, и Гарик зацепился за эти плотины и тоже стал вспоминать – помнишь, я маленький был? И разговор тянулся, тянулся, и потихоньку стемнело, а завтра был выходной, и отец сказал, что Гарику с собакой нет смысла тащиться в свою убогую халупу, и постелил ему в той комнате, где он спал, когда маленький был; там всё осталось точно такое же, как было при Гарике, и даже «Металлику» отец не снял со стены, как в своё время ни грозился – видимо, подумал Гарик, засыпая, в жизни есть вещи поважнее, чем «Металлика» и «Малая земля».

– Хороший у тебя старик, – одобрила покойница. Сегодня она казалась почти красивой и очень напоминала лису Алису в исполнении Елены Санаевой – отец часто ставил Гарику этот фильм, когда он маленький был. – Хочешь, с ним вместе приходи, – и мечтательно добавила: – меня никто ещё с родителями не знакомил…

– Ты не охренела ли? – крикнул Гарик и тут же зажал себе рот рукой, испугавшись, что разбудит собаку; за отца можно было не бояться – он без слухового аппарата ничего почти не слышал, а на ночь его снимал. – Да мой папаша… он ещё ого‑го! Он знаешь у меня какой?

– Знаю, – ответила она. – Чего о тебе не скажешь. Твой‑то в каком классе хоть, помнишь?

– В четвёртый пойдёт, – пробурчал Гарик.

– Пойдёт, ага, – покойница с наслаждением, по‑кошачьи потянулась. – А кто его туда поведёт, знаешь? Мама да дядьсаня. Наряжают его, как куклу. В голове, правда, тоже как у куклы… – последние слова она произнесла как‑то слишком торопливо, так что получилось «кукуку», похожее на то, какое издаёт кошка при виде птицы за окном.

– Сама ты кукуку, – буркнул Гарик. – Нормально у него всё.

– Конечно, нормально, – ответила покойница, – вот завтра в аквапарк его повезут. А ты опять пива налакаешься и будешь весь день в интернетах сраться. Диванный воитель.

– Да пошла ты, – буркнул Гарик. – Верну я тебе твои ссаные тапочки, подавись.

– Они не мои, – ответила покойница и вдруг расплакалась – резко и почти неправдоподобно, как в кино. Видя плачущую женщину, Гарик всегда терялся. Бывшая хорошо знала эту его слабость, потому‑то ей и досталось всё имущество, а ему дырка от задницы.

– Ну ты чего? – глупо спросил он.

– Вот и ты меня кинул, – прошептала она сквозь слёзы. – Меня все кидали, даже вот… и ты…

Почему это я – даже, хотел спросить Гарик и проснулся.

На этот раз номер пришлось искать в Интернете – хорошо, что недолго, потому что бывший одноклассник довольно‑таки неплохо раскрутился.

– Лёв, – сказал он в трубку, – это Гарик Синицын, помнишь такого? Тут это… тут короче, бывшая моя, сучка, не даёт с ребёнком видеться, ты как‑то повлияй на неё там, что ли, по‑своему, ну ты в этом понимаешь‑то, наверное, лучше, чем я. Хоть бы раз в месяц там, а то это ни в какие ворота, отец я ему вообще или не отец?

– Да конечно, какие вопросы, – ответил Лёва, и Гарик увидел его, как наяву – бледного худосочного отличника. – Думаешь, я не помню, как ты тогда Непряхину навалял? И вообще, ну конечно, Мишке нужен нормальный отец, а не этот, который мне звонит каждый месяц, потому что у него соседи какие‑то тряпки жгут. Кого из пацана вырастит, непонятно.

Гарик улыбнулся при мысли о том, что Лёва до сих пор вспоминает школу и Непряхина, вспоминает его, Гарика, сильным, смелым, способным защитить.

– Да и вообще надо бы встретиться, – вдруг сказал он, чувствуя, как резко схлопнулась пропасть между успешным адвокатом и слесарем‑сантехником, на досуге уборщиком покойницких квартир. – Посидим там, пивка попьём – или ты, как в школе, больше по кефирчику?

Лёва рассмеялся, но не обидно, а по‑школьному беззаботно, и Гарик понял, что и не было никакой пропасти.

Покойница на этот раз пришла совсем некрасивая: волосы повисли хмурыми складками, под глазами набухли и почернели мешки, между тонкими бровями легла хмурая складка, рот вытянулся в куриную гузку.

– Значит, не хочешь ко мне.

– Не хочу, – ответил Гарик.

– Ну ладно, не хочешь, как хочешь, – она тяжело, обречённо вздохнула. – На похороны‑то хоть придёшь?

– В смысле? – опешил Гарик. – Так ты разве не… всё уже?

– Так тебе Светка ничего не сказала, что ли? – покойница смахнула слезу, тоже какую‑то длинную и острую. – Ну даже если и сказала, наверняка ты в это время на сиськи пялился. На ИВЛ я, в семьдесят второй больнице. Сюда на ПМЖ через неделю только. Светке, конечно, не терпится, чтоб побыстрее, но я‑то уже что сделаю?

– Так это… – растерянно пробормотал Гарик, – может, всё‑таки ты ко мне тогда?

Тонкие брови покойницы удивлённо взлетели вверх.

– Хочешь сказать… – начала было она, и тут Гарик проснулся.

После работы он пришёл в семьдесят вторую больницу. Усатая вахтёрша разгадывала кроссворд: по горизонтали написала «синдепон», и по вертикали выходило «тродуар».

– Тут должна девушка лежать на ИВЛ… – начал Гарик и неожиданно понял, что не знает, как её зовут. – Ну, рыжая такая, на лисичку похожа…

– Фамилия? – поинтересовалась вахтёрша и вписала по горизонтали «боженина»; Гарик аж вздрогнул от такого кощунства.

– Секундочку, – Гарик вышел на улицу, набрал номер племяшки Светки.