Хохот степей

Шум за спиной, лошадиное ржание и треск веток стали громче, изгнав остатки смелости и гордости, что все еще ютились где‑то в глубине, я подползла к великану, что первым встретился мне.

– Прошу, спасите. Они убьют меня за побег. Пожалуйста.

Степняк молчал, разглядывая меня черными глазами. Я успела рассмотреть и сложную серьгу в ухе, и какое‑то затейливое плетение косиц, и аккуратную бородку, но на лице не дрогнул ни единый мускул, чтобы показать, что меня услышали.

Мгновения тянулись долго, пока степняк вдруг не откинул какую‑то шкуру рядом, кивнув туда. Не очень уверенная, что все поняла верно, я сжалась комочком у самой ноги мужчины, когда мех накрыл меня сверху.

 

Глава 4

 

К костру выскочили сразу трое на низеньких, тощих лошадках. Видно, привезли с собой, из Паххеты, потому что в степи подобные не водились.

– Чистого неба вам, путники, – тот, что заговорил, не спускаясь с седла, даже улыбкой не мог скрыть жестокий блеск глаз. Права беглянка: такой убьет и не задумается. – Куда путь держите?

– Ты для того нас среди ночи побеспокоил, чтобы о пути спросить? – сощурил глаза мой побратим. Тамгиру не понравилось, что я припрятал девушку, но это он мог стерпеть, а вот наглость паххетов – нет.

– Прошу простить нас, дети степей. Не по своей воле мы нарушили покой ваш, – паххет прижал руку с хлыстом к груди. – Ночью сбежала у нас рабыня. Не видали ли вы следов?

– По ночам здесь только глупцы шастают лесами. А рабынь не было, – все так же резко отозвался Тамгир.

Паххет поджал губы, стараясь удержать на месте гарцующего коня.

– А если мы следы отыщем? – тихо, почти проворковал восточник, отчего и браться, и я вскинули головы, внимательно рассматривая незваных гостей.

– Попробуй, паххет,– фыркнул Тамгир, потирая рукоять кривого клинка. – Мы из улуса Чоно. Рискнешь?

Паххет побледнел, даже его загорелая, темная кожа не смогла скрыть страх.

– Простите, дети степей. Сбежала моя невеста. Нужно вернуть беглянку, пока беда с ней не приключилась, – попытался повиниться паххет, не слишком правдоподобно.

– Невеста, говоришь? Что ж ты так за ней плохо смотрел, что она сбежала? – фыркнул брат, а шкура у моих ног дернулась. Потянувшись, я перекинул ногу так, чтобы прижать мех. Не хватало еще из‑за страха или нетерпения в еще большую беду попасть. Взяв заботу о безопасности девушки, глянув на ее хозяина, я не сомневался в своем решении.

– Не было тут ни невест, ни рабынь, паххет, – весомо произнес я, ясно помня в чем пришла девушка. – Уходи и не мешай людям перед дорогой.

– И все же, если на вашем пути появится пропажа, я сумею хорошо наградить за помощь, – никак не сдавался паххет, сверля нас темными, злыми глазами.

– Иди, паххет. Унес твою невесту‑рабыню Колючий Ветер степей. Не найдешь теперь, – фыркнул Тамгир, коверкая мое имя на горском языке.

Паххет, чувствовал издевку, но, не понимая в каком месте его оскорбили, тронул поводья, уводя своих людей обратно к каравану. Сквозь негустой лес было видно, как почернело небо с одной стороны. Значит, за моей спиной уже должна была появиться светлая полоса наступающего утра.

– Шутишь, брат? – без злобы спросил я Тамгира на родном языке, продолжая вырезать лису. Курчавый, с рыжими прядями в голове, Тамгир расхохотался.

– Всю правду сказал, от слова до слова, – кивнул другой побратим, поднимаясь и складывая свои шкуры в мешок. – Что делать будешь со своей находкой, Эргет Салхи, Колючий Ветер степей?

– Посмотрим, – убрав ногу с мехов и откинув край шкуры, я с интересом посмотрел на тощую, запуганную девушку.

– На лису похожа, серебристую. Как та, что по осени к улусу приходила, – фыркнул Тамгир, кинув один короткий взгляд в сторону девушки.

В чем‑то он был прав. Бросив девице флягу с водой, я вернулся к костру. Что с ней делать дальше – сам не представлял. Может, переждет, пока паххеты караваном тронутся, да дальше пойдет? Но отчего‑то эта мысль казалась неверной.

**

Сидя под меховым покрывалом, дрожа от холода, я пыталась оставаться неподвижной, надеясь, что степняки не выдадут. В горах поговаривали, что паххеты побаиваются местных, которые в любой момент могут лишить караваны права пересекать степи.

Лошадиное ржание и голоса, знакомые, с затянутыми гласными, вызвали новый прилив паники. Что решит степняк, если придется выбирать – я не предполагала.

Разговор начался спокойно, но я не сдержалась, вздрагивала, и через мгновение на меня легло что‑то тяжелое, придавив к земле, не позволяя дергаться.

Голоса были приглушенными, слова удавалось разобрать с трудом, но по резким интонациям можно было предположить, что степняки отказали Хасану. Прошло еще немного времени, когда шкура откинулась, и на меня опять, без какого‑либо выражения уставились черные глаза. Я ждала вопросов, каких‑то слов, но степняки разговаривали только между собой, на своем языке, в котором я не понимала и пары слов.

Кинув мне бурдюк с водой, степняк отвернулся, словно его интерес на этом пропал. А мне было нужно как‑то убедить черноглазого забрать меня собой. Хоть рабыней, хоть девкой при шатре. Домой вернуться было невозможно, а у степняков даже рабы живут лучше, чем госпожи у паххетов. Правда, я не представляла, как убедить в своей нужности этого молчаливого мужчину, что не сказал мне ни единого слова.

**

Я молча сидела у огня, подрагивая от пережитых событий, когда степняки все как‑то разом поднялись и отправились седлать лошадей. Мужчины почти не разговаривали, только как‑то переглядывались, словно слова им и вовсе были не нужны. Быстро, за пару минут собрав вещи, оставив мне только то меховое покрывало, под которым я пыталась отогреться, степняки оказались верхом.

Оглядев в нарастающей панике стоянку, я поняла, что огонь больше не горит, фляга с водой привязана к поясу того черноглазого, что меня укрыл, а сам он сидит верхом на крепкой, мохнатой лошадке, чуть склонив голову набок и наблюдая за мной.

Вскочив, в последний момент поймав сползающую накидку, я сделала шаг к нему навстречу, но не решилась произнести ни единого слова. Казалось, нарушать негласное молчание сейчас было самой плохой из идей.

Чувствуя, как от ужаса остаться здесь одной вдруг замерло сердце, я едва не расплакалась, кусая губы.

Сейчас этот мужчина ударит по бокам коня, а к вечеру меня задерут волки. Но даже в такой ситуации это казалось более приемлемым вариантом, чем остаться собственностью Хасана.