Хохот степей

Глава 8

 

Смешная. Что девушка захмелела, я понял сразу. В глазах сверкала пьяная смелость, а походка отличалась характерной плавностью и некой небрежностью движений.

На меня смотрели совсем иначе, чем до стычки, без страха, с каким‑то любопытством, как на нечто новое и необычное. Чаще всего люди боялись илбэчинов, особенно те, кто прибыл издалека, но не эта Лисица. Она, кажется, наоборот, распушила хвост и придумала нечто интересное.

То, что для меня, как для богатого покупателя проводят демонстрацию товара с лучшей стороны, я тоже понял почти мгновенно. Девушка веселила, перечисляя свои достоинства раба, при этом, как великая ханша, требуя к себе особого отношения. Не решив еще, в каком статусе приведу Лисицу в свой улус, я с интересом позволил ей небольшую вольность, ожидая, что же будет дальше.

Даже мой побратим, видя нечто необычное, подъехал поторопить и присмотреться к девушке. Молчавшая весь день до этого, теперь она трещала как куропатка. Не так раздражающе, но весьма похоже. Тамгир, удивленно глядя на происходящее, даже переключился на общее наречие, подражая и мне, и девушке.

Усадив ее в седло, надеясь все же успеть до темноты на стоянку, я с трудом сдерживал улыбку, которая то и дело растягивала губы, слушая не смолкающий щебет Лисицы.

– … а еще могу воду носить. Я крепкая, – едва не упав с коня, раскинув руки в стороны и показывая, насколько они сильные, продолжала она.

Вдохнула. Выдохнула и как‑то печально добавила, видно, сообразив, что это не самое большое ее преимущество.

– Не очень, на самом деле. В караване совсем есть не могла. Такая гадость все. Перца сыплют, что аж нос сводит, – в голосе была печаль. – У них даже лепешки неправильные. Жирные, чтобы в дороге не сохли. Совсем есть не могла.

– Ничего, в улусе простая еда, но свежая, – и опять я почувствовал какое‑то тепло к этой смелой, местами безрассудной девушке.

– Ты меня не выгонишь? Даже, если я шкуры скоблить не умею?

– Посмотрим, – давать четкое обещание, пока не переговорил с матерью, было неправильно. Если девушка не понравится старой женщине – лучше ее кому‑то другому отдать. Мать может быть очень, очень суровой и даже вредной.

– Если что, пока не научусь, я могу тебе шкуры греть, – неуверенно предложила Лисица, явно утратив веселье, что кружило голову до того. Как бы ни расплакалась теперь. Хмель, он такой. Но не поддеть ее было выше моих сил. Несколько месяцев, проведенных в дороге и лишениях, сказались и на моем настроении. Отказать себе в таком маленьком удовольствии казалось глупым.

– А ты умеешь?

– Что? – растерянно спросила девушка, поворачиваясь ко мне, насколько позволяло седло. Солнце за спиной уде касалось горизонта, рассыпая по степи длинные синие тени. Не успеем дотемна.

– Шкуры греть.

– И там что‑то уметь нужно! – шокировано распахнула глаза Лисица. В них и впрямь пряталось небо. Потом послышалось недовольно бормотание под нос, слова в котором удавалось разобрать с трудом, но суть была ясна: девушка злилась, что никто толком ничего не объясняет.

Не сдерживаясь, я рассмеялся, поймав через мгновение любопытные взгляды братьев. Да, легким и веселым мой характер назвать было сложно, но эта девушка веселила. Меня привлекало все – от серебристых, сейчас запыленных и спутанных волос, до этой непосредственности, с которой она позволяла себе разговаривать. Пусть в крови все еще играл кумыс, но он был не настолько крепок, чтобы совсем затмить разум.

– И вовсе не смешно. А я все понять не могла, отчего противный купец меня Хасану отдать решил, – ворчала девушка чуть громче. – Никто ни разу не объяснил, что там тоже что‑то уметь надо. Смотрительница, старуха, говорила, просто лежи себе и не кричи. Смотри скромно и с улыбкой. Только купец противный, как голову не отворачивать и не кривиться? Фе.

– Обижали тебя там? – мне показалось, что хмель выветрился достаточно, чтобы мы могли немного проговорить.

– Били пару раз, плетью. А так не особо, – печально ответила девушка, откидываясь в седле и беззастенчиво используя меня как опору. – В монастыре было лучше, там кормили нормальной едой, хотя зимой было холодно и работать приходилось много. Я правду сказала, пусть чего и не умею, смогу быстро научиться. Лениться не стану. Только не выгоняй в степь и не продавай никому.

– Отчего? Вдруг кто хороший попадется, замуж возьмет? Все девушки замуж хотят.

– Я лучше у тебя буду еду варить и одежду штопать, и знать, за что работаю, чем к жестокому мужу попаду. Тем более, никто меня не возьмет.

– Почему так решила?

– Порченая я, – я мог себе представить, как скривилась девушка, произнося эти слова. Только то, что важно в Сайгоре или горах, не имеет значения в степи.

**

Голова прояснилась как‑то очень неожиданно. Словно кто‑то пелену сдернул с глаз. Как совсем недавно колдун завесу перед противниками убирал, так и меня хмель отпустил. Но, прислушавшись к себе, я все же удивилась: колдун меня не пугал. Наоборот, то спокойствие и уверенность, что попали в тело из бурдюка с кумысом, остались на месте.

Вспомнив, что уже было сказано, решила, что можно и продолжить разговор, раз он идет столь благодушно. Мало ли как сложится, может, и смогу убедить колдуна, что стою места у огня в его доме. Или где он там обитает. Только бы в жены никому, на самом деле, отдавать не вздумал. Впрочем, для этого вопроса у меня были свои доводы.

– Порченая я, – слова были неприятными, липкими. Я словно до сих пор чувствовала на себе большие лапы купца, но, с другой стороны, теперь хоть знала, что ждать от мужчин. Или чего ждать не стоит. Я не глупая, знаю, что и девки от этого дела удовольствие получают. Но, видать, не со всяким и не каждой так везет. И рисковать ради такого дела смысла нет. Лучше у котла сидеть, да за порядком следить, а ночами спать спокойно.

– Где? Руки‑ноги на месте. Голова тоже. Только кумыс тебе много пить нельзя. Хмелеешь, – фыркнул степняк, словно я на самом деле о своем уродстве говорила, которого и не было никогда. Понравилось в игры со словами играть? Только настрой у меня не тот теперь.

– Ты понял, о чем я говорила, колдун.

– Понял. Но это степь. Здесь сосед у соседа жену украсть может, если сил хватит, а через года два она может обратно вернуться. Иногда и с ребенком, и никого это не смутит. Хорошая жена – большая ценность. За такую можно и юрт, и табун кобылиц отдать.

– Почему так? – я села ровнее, пытаясь осмыслить сказанное. Чтобы жена стоила, как табун? Да они что, с ума посходили? Столько разве что за королеву просить могут, ну или за какую княжью дочку дивной красоты.