Конструктор миров: Смысл творения. Том 5

Тверской государственный университет

 

Он вышел в тихий коридор с глухими кремовыми стенами и закрыл кабинет на ключ. Шаги его раздавались гулким эхом, он проносился мимо дверей аудиторий так, что подол его пальто развивался в воздухе. Каждый из этажей представлял собой отдельную кафедру в этом большом здании факультета, они же вместе со всеми институтами и образовывали этот университет. Он спускался по лестнице, которую тщательно мыла старая уборщица, и вышел к тяжёлым дверям выхода через большое фойе. Сквозь щель уже были слышны звуки уходящих студентов, он прошёл через стажёрку охранника и турникеты, мимо вешалки студентов.

Вадим Александрович покинул филологический факультет, после чего его встречала аллея, в центре которой были красивые цветы. Улица встретила его прохладным дыханием вечера. Дорогу ему освещали фонарные столбы. А рядом лишь изредка самым быстрым шагом проходили студенты, магистранты, коллеги, когда же сам профессор не спешил. И уже через пару сотен шагов, доктор наук дошёл до ворот, где попрощался с охранником, выходя на улицу. Машины освещали тёмные дороги фарами, люди ходили и разговаривали – и всё это создавало идиллию настоящего осеннего вечера. С деревьями игрался шаловливый ветер, ломкие листья следовали за ним в хаотичном танце и опадали на мокрую и голую землю. До первого снега осталось считанные дни, что подтверждали густые и тяжёлые облака.

Внешне факультеты и институты представляли собой длинные и большие здания с множеством этажей и окон. Жёлтые стены и белые плиты у основание предавали его виду свежести. Окна имели белые деревянные ставни. Двери выхода имели навес. А после выхода у ворот был большой блок с золотой надписью «Тверской государственный университет». Крыша имела железный настил, который особенно блестел после дождя на солнце, в водосточных трубах застряли мокрые листья клёна. По всей территории, вдоль забора, были посажены цветы в разноцветных шинах, кусты, постриженные в ровный куб. Также у университета была собственная парковка, на которой стояли одинокие машины преподавателей.

Покидая территорию университета, Вадим Александрович облегчённо выдохнул, больше не будет этих фальшивых иллюзий, не нужна ему компания из людей, которые только спрашивают о личной жизни, семье и детях. Профессор всем видом показывал недовольство и, получая свой пластиковый стаканчик с кофе из автомата, спешил скрыться за углом, завести разговор со студентами, уходящими лишь в такое время после долгих исследований. Студентов такого вида заботит не личная жизнь и благополучие, а собственные будущее, а поэтому с активным участием принимали чужие советы и горячо благодарили, а потом отлично сдавали предметы. Тогда их улыбки и чёрный шоколад, подложенный на стол в аудитории, был красноречивей пустых слов.

Вадим Александрович шёл по улице, не обращая внимания на летящие брызги, встречающиеся лужи его не заботили, такие мелочи в жизни, какая разница, если забота о внешности – это пустая трата времени. Главное то, что вы представляете из себя внутри. Вокруг было множество домов, из окон растекался свет тёплых ламп, люди возвращались с работы, круглосуточные магазины работали, их вывески сияли неоновым светом. Вадим Александрович свернул туда, где весь этот свет не доставал, где стоял лишь одинокий фонарный столб, которого хватало, чтобы осветить длинную колонну машин у тротуара с побеленными краями. Подъезды встретили новыми бумагами с рекламой, нагло наклеенной на цветные стену и железную дверь. Через узкую дворовую дорогу можно было увидеть маленькую детскую площадку с горкой, качелями и лавками с разноцветными досками – всё это в темноте ночи казалось тусклым и практически безликим, как вся довольно серая жизнь профессора.

Железная дверь со скрипом открыла для старого филолога путь в свою обитель. В подъезде пахло мокрым бетоном, и моргала лампочка на настенной лампе. Чёрные провода проводки струились по красной стене, краска на ней выцвела и облупилась, прежний яркий цвет превратился в грязный призрак с рисунками и буквами, оставленные фломастерами детей и подростков. Почтовые ящики были побиты, выгнуты, синяя краска цифр стала стираться. У лифта были железные двери, которые открывались с гулким эхом на весь подъезд. Внутри горела одинокая лампочка на длинном проводе, а железные кнопки были потёрты от старости и множеств касаний. Вадим Александрович сравнивал подъезд со своей душой, такой же грязной и пустой, с иногда горящим огнём, как лампочка на стене, который то тускнел, то возгорался с новой силой.

Он вошёл в свою квартиру. Она встретила своего хозяина с тихим скрипом двери и глухой тишиной, прерываемой свистом ветра. Он никогда не закрывал окно на маленьком балконе, потому что никому не нужно забираться на пятый этаж через окно, даже птицы не залетают. Но профессор привык к одиночеству, к летающей пыли вокруг, к холоду глухих стен, ведь все обычно вешают на них картины и фотографии, а Вадим Александрович сохранял чистую поверхность обоев, от всех излишеств. В коридоре у него лежал красный ковёр, рядом стояла полка с обувью, на второй лежали щётки, губки и лак, на верхней коробка с пакетами.

Своё пальто он снял и повесил на высокую вешалку среди зимнего пальто и формального костюма. У двери в ванную стоял высокий шкаф со старой одеждой, которую профессор не может выкинуть, на ручке дверцы висел мусорный пакет. В ванне горела лампа с холодным светом, белоснежная раковина, плитка, стиральная машина и множество полотенец на полке. На ванне стояла деревянная перегородка, на которой расположились лейки, ведро из‑под краски, внутри него находились шампуни, гели, на полке в углу висели мочалки. В огромное зеркало, под которым были полки с мылом, зубной пастой и железными чашами, смотрело усталое лицо профессора. На зеркале за ленточку висела доска со стаканом для зубной щётки, бритвы, рядом стоял ополаскиватель и простая пена для бритья.