Корни Эдема
– …я… говорил по телефону… с подругой. Мы собирались встретиться. Говоря, сел в вагон на станции «Достоевская», поэтому не особо наблюдал за происходящим вокруг – огромная толпа, давка. Всё как обычно. Тут вам придётся ждать видеозаписи с моей карты памяти.
– Куда вы направлялись?
– Домой. Дальневосточный проспект. Но… мои планы изменились, и я собирался встретиться с подругой, как я уже сказал.
– До свидания, Даниил Олегович. Благодарю за сотрудничество, – следователь развернулся и вышел из палаты, маленькая азиатка исчезла следом за ним.
Уставшее сознание парня начало медленно расслабляться, позволяя воспринимать всё больше деталей окружения – огромные массивы тел серыми мясными дюнами заполнили пространство палаты.
«Так сразу и не скажешь, кто из них мёртв. Неудивительно, что трупы не успевают выносить до их частичного разложения».
Осыпающиеся стены сочились звуками пьяного угара.
«Видимо, сегодня Новый год… или, может быть, завтра…»
Обитатели больницы радовались исключительному дню, громким смехом и разговорами заглушая его начало. Неуверенный шёпот молодой стажёрки вновь обратился к нему:
– Тот человек ушёл… не хотите?.. – она неуверенно протянула ему руку с бокалом вина.
– Вы всё это время были здесь?
– Нет, я отходила… тот человек меня сильно напугал… а ещё я ходила за вином… праздник же… – добавила она в конце, видя, что собеседник никак не реагирует на предложение.
Девушка выглядела измотанной, её красные, раздражённые глаза устало смотрели из серых впадин глазниц.
– Пусть кто‑нибудь уберёт вон того человека. Он мёртв.
– Ой… – Данила почувствовал, как пара капель вина попали на лицо, – извините нас… сейчас всё поправим… – и она исчезла за дверным проёмом, за громкими звуковыми волнами новогоднего хаоса.
– Как же все мы устали, – вырвались мысли парня утробным хрипом, – несчастные аборигены современности…
«…обряды. Как обезболивающее рациональной части нашего сознания. Плацебо, которое убьёт тебя, если ты действительно болен. Все мы будем больны до тех пор, пока обряды будут являться частью нашей жизни».
Сетевая пелена вновь поглотила зрение Данилы, погрузив сознание в длинный коридор с блестящим от влаги гранитным полом и свежевыкрашенным бетоном синих стен. Пластиковый черенок швабры монотонно мелькал в кадре, объясняя наличие влаги на полу – Митрофан вяло макал швабру в ведро с водой и, не выжимая, правил ей у себя под ногами.
«Личному составу воинской части прибыть в учебную комнату», – раздался изменённый рупором механический голос дневального, следом за ним – хаотичный бой нескольких десятков военных сапог о мокрый гранит длинных коридоров. Митрофан быстро схватил уборочный инвентарь и закинул его в темноту ближайшей комнаты, с шумом захлопнув дверь. Через мгновение его топот слился с общим шумом бегущей толпы.
Дрожащая камера привела раненого зрителя в кабинет с ровными рядами стульев и парт, за которые нервно бросали свои тощие тела испуганные молодые солдаты.
– …нашей армии отстоял границы в битве у Сибирской косы, – вещал хриплый голос старого офицера, – но понёс огромные потери личного состава. Вас перенаправляют туда же, в военно‑полевой госпиталь, для оказания помощи санитарам в лечении больных и раненых. Ведите службу достойно! И… – он окинул взглядом солдат, смягчившимся голосом добавил: – и будьте осторожны. Передовой разведотряд фактически был отрядом смертников, состоящим практически из одних только зеков. Вы их вылечите, а мы их отправим обратно, отдавать долг родине.
Когда в уши врезался сотенный гул агонизирующих голосов, Данила болезненно дёрнулся от неожиданности. Пространство заполнилось звуками страданий. Резкий переход кадра в полевой госпиталь подсказал парню, что эти стоны не касаются реальности – они всё ещё относятся к далёкому прошлому. К Третьей мировой войне.
Камера несла сознание Данилы сквозь туманную прозрачность ценза, который плохо скрывал алые останки ещё живых людей – созданная цензурой однородная телесная масса смотрела на Митрофана Космодемьянова сотней воспалённых глаз по обе стороны узкого пролёта, вдоль которого он нёс свою камеру. Обезумевшие солдаты тянули культи в надежде схватить его несуществующими пальцами, но лишь втыкали в ноги парня безобразную мякоть своей покалеченной плоти. Камера начала нещадно трястись, избавляя зрителя от страшных картин, мгновенный кадр мокрой земли и темнота – Митрофан упал в обморок, оставив Даниле лишь возможность слушать:
– …весь десантный батальон! Дождь из мертвецов… мертвецы падают с неба… все они уже мертвы! Все!.. все мертвы… все мертвы… весь десантный батальон… все мертвы… дождь из мертвецов…
– …что меня убило?! Я не понимаю! Что убило?! Что меня убило… товарищ сержант, от чего я мёртв?! Что убило…
– …руки превратились в пыль… тело превратилось в пыль… все вокруг превратились в пыль… они вернутся… и я стану пылью… они вернутся, всё станет пылью…
– Тут молодому плохо, вы двое – срочно уберите его с прохода куда‑нибудь!
Следователь
Переходя на определённый этап взросления, начинаешь понимать, что времени у тебя на самом деле не так много. На самом деле, его вообще не существует. Время состоит из совершаемых действий и составляемых планов. Ты можешь только попытаться успеть в промежутках дел заполнить свою жизнь хоть какой‑то значимостью.
Переходя на определённый этап взросления, понимаешь, что возможность заполнять своё время на самом деле принадлежит не тебе…
Визуальное отсутствие пространства начало деформировать стены одиночной камеры. Когда открываемая дверь впускала внутрь свет – камера была кубической формы с металлической кроватью у засаленной стены и ведром для дефекации в противоположном от неё углу.
Сейчас, когда время замерло и сознание перестало получать ориентиры, Алисе приходилось преодолевать запутанный лабиринт, меняющий свою форму каждую секунду, чтобы добраться до ведра.
Не успела. Писк электронного замка зазвенел в спёртом воздухе; следом за ним – острый, слепящий луч разрезал мрак камеры. Пространство заполнилось болезненным внешним светом.
– Здравствуйте, Алиса, – металлический голос следователя не выражал абсолютно никаких эмоций.
Испуганная девушка не могла открыть глаз и попытаться хоть как‑то противостоять слуге закона. Только почувствовала сильное удушье от впившейся в горло огромной волосатой пятерни пальцев. Через секунду человек грубо спустил её промокшие леггинсы вместе с трусами, оцарапав живот.
«…пожалуйста…» – шевелились её синие, потрескавшиеся от сухости губы.
