Красные кирпичи

Наш дом вообще представлял собой двухэтажное деревянное здание, в котором было всего два подъезда и восемь квартир. В соседнем подъезде жило семейство Алексеевых: Данила вместе с мамой и братом Лехой, который был значительно старше его. Бати у Данилы временно не было. Он был космонавтом и улетел на Луну. По крайней мере, так говорила его мама.

Одновременно с мамой вышли и Алексеевы.

– Здрасте, теть Галь.

– Виталик, какой ты красивый сегодня.

Мне не нравилось, когда меня звали Виталиком, но я промолчал.

– Виталь, что надо сказать? – подтолкнула меня мама.

– Спасибо, теть Галь.

Затем мы по‑мужицки поздоровались с Данилой, крепко пожав друг другу маленькие ручонки. Данила сжал сильнее. Я втащил ему в плечо, он ответил мне взаимностью. Мы начали весело бить друг друга, но тут нашлась рыба побольше. В лице моего бати. Он отвесил каждому по знатному лещу. Битва закончилась, едва начавшись.

Город, в котором мы жили, был небольшой, поэтому школа была всего одна, и находилась она на другом его конце. Добираться туда было целым квестом: километр по проселочной дороге, затем километр вдоль железнодорожных путей и затем километр уже по асфальту. Был еще и короткий путь, но как говорил Леха: «Нам, малолеткам, еще рано там ходить».

Леха учился в 10‑м классе и, встретив друзей, умотал по косенькой через кладбище. Наш же праздничный марш Штольманов и Алексеевых продолжился по намеченному маршруту. Это был первый и последний раз, когда я ходил в школу вместе с родителями. Батя сказал мне: «Ну все, дорогу знаешь, дальше сам, братан». И по традиции заржал. Не больно‑то и хотелось. Братан.

У школы собиралась толпа. Все нарядные. Мальчики – в костюмах, девочки – в платьях и с бантами. Батя отдал мне букет и велел подарить его после линейки учительнице.

– А можно я сразу подарю, чего мне с ним стоять?

– Нет, – рявкнул батя.

– А долго мне с ним стоять?

– Час, может, два.

– Я не хочу, на возьми, сам подаришь.

Бунт на корабле был прекращен отцовским лещом. Ненавижу цветы.

Началось. Какие‑то люди толкали пламенные речи, пели песни, рассказывали стихи. Я ждал, когда это все закончится. Рядом тоже ждал Данила. К нашему счастью, эта бутафория праздника была прервана дождем, и нас загнали в класс. Я наконец‑то избавился от букета. Сделав ангельское личико, я подошел к своей учительнице и молча сунул ей в руки, как делали это все остальные. Букетов набралось бы на целый цветочный магазин. Куда ей столько? Не пойму. Мне здесь уже не нравилось.

– Пап, можно я не буду ходить в школу?

– Нет.

– Ну почему?

– Ты чего, хочешь всю жизнь грузчиком работать?

– Не хочу.

– Будешь хорошо учиться – поступишь потом в институт, а потом получишь хорошую работу и будешь много зарабатывать. Ты ж хочешь стать богатым?

– Хочу.

– Так что учись, сын.

– А долго учиться в школе?

– Десять лет.

– Это долго, да?

– Столько, сколько тебе сейчас лет, и еще три.

– Блять.

– Что ты сказал?

– Блин, – но отмазываться было уже поздно, тяжелая рука отца летела в сторону моего затылка.

Данила тоже не был в восторге от происходящего, но, как мы поняли, выбора у нас не было.

 

ГЛАВА 2

 

Так изо дня в день юный Виталя Штольман начал ходить на пытку разума на другой конец города. Добровольно‑принудительно.

Первое время мы с Данилой ходили в школу под бдительным покровительством Лехи. Раньше он ходил по косенькой с друзьями через кладбище, о чем рассказывал жуткие для наших неокрепших умов байки. Все они были связаны с кем‑то умершим, в основном не по своей воле, а теперь кошмарящим местное население. Призраки. Вампиры. Вурдалаки. И прочая нечисть. Я решил, что ни ногой на кладбище. Было как‑то стремно.

Наша компания Лехе не очень нравилась, ибо негоже авторитетному пацану таскаться со шкетами, однако тетя Галя в законе убедила Алексея в обратном. Но репрессии в наш адрес все же посыпались. Он хотел быстрее добраться до пункта назначения и избавиться от нас, поэтому ходили мы бегом и на ускорительных пенделях. Лехины друзья называли его нянькой, что не нравилось ему еще больше. Свою злобу он вымещал на нас с еще большей ненавистью. Козлина.

Школа из себя представляла огромное здание из красного кирпича, с высокими окнами и железными огромными лестницами, которые зимой превращались в каток, и можно было бы с легкостью ускорить свой спуск, чувствуя боль в заднице, берущей на себя весь удар скольжения по лестнице. Младшие классы были в отдельном корпусе, куда нас отводил Леха, а дальше он шел курить с друзьями за школу. Затем были уроки, продленка, и с того же места нас забирал наш путеводитель.

В нашей школе были два первых класса, и мы почему‑то сразу начали друг друга недолюбливать. Мои одноклассники меня тоже особо не впечатлили. Какая‑то кучка тепличных растений, выводящих палочки и крючочки на уроке письма и пытающихся читать по слогам.

Мне это было не интересно. Читать и писать я уже умел, ибо родители меня периодически отправляли к бабушке, где та радикально впихивала в меня новые знания. Я, конечно, сопротивлялся, но кое‑что все‑таки попадало в цель. Читать мне нравилось, а вот рисовать палки с крючками – нет. Я скучал и часто смотрел в окно, за которым через дорогу кипела самая настоящая жизнь. Там был рынок. Бурлящий и живущий. В классе же была тоска и смерть.

– Виталик! Что, там интереснее, чем здесь? – вернула мое внимание в класс учительница.

– Ага, Марина Леопольдовна.