Кукольный домик. Следствие ведёт Рязанцева

Город растворился в ночных сумерках. Тихая музыка магнитолы усыпляла. Какая хорошая мелодия! Интересно, что это? Она не успела спросить, мелодия прервалась телефонным гудком. Водитель незаметно нажал на рычаг под рулем.

– Да.

– Макс, ну ты где есть? Мы уже спать ложимся.

– Извини, непредвиденные обстоятельства.

– Где? На футболе? – Голос женщины звучал нараспев, чувствовался легкий южный акцент.

– И на футболе бывают непредвиденные обстоятельства. Я потом тебе расскажу. Вы ложитесь, я… – Макс замялся. – Буду минут через тридцать.

– Угу, – раздалось на том конце, и в этот момент Лене жутко захотелось кашлянуть. Понимая, что тем самым поставит водителя в неловкое положение перед этой женщиной, которая, возможно, приходилась ему женой, да наверняка женой, она постаралась унять надвигающийся приступ и сглотнула, но кашель вырвался наружу со злорадным остервенением. Еще минуту назад никаких предпосылок для приступа не было, а теперь тело содрогалось от громких хрипов и чахоточного присвистывания. Макс быстро опустил рычажок, и в салоне снова заиграла музыка.

Кашель тоже вмиг прекратился.

– В подстаканнике бутылка воды. Попейте, всё пройдет. – Невозмутимость водителя не успокоила, Лена была готова провалиться сквозь землю.

– Простите, это была плохая идея – отвезти меня домой.

– Глупости, я бы чувствовал себя последним подлецом, если бы оставил вас одну. Добираться через весь город в столь поздний час молодой девушке одной чревато.

– Теперь у вас будут из‑за меня неприятности. Сама не знаю, что на меня нашло. Извините.

– Пустяки. Главное, что больного доставили по назначению, и вас… скоро доставим. Моя совесть чиста. А с неприятностями я разберусь. На то я и психиатр, чтоб с ними разбираться.

– Так вы психиатр?

– Да, и по совместительству психолог‑криминалист.

– Здо'рово! Вы, наверное, помогаете составлять психологический портрет преступника?

– И это тоже. Но в основном, конечно, моя сфера – это судебно‑психиатрическая экспертиза.

– У вас увлекательная профессия.

– Мне нравится. А у вас разве нет?

– Ну… У меня тоже, но…

«Вы приехали», – отрапортовал навигатор. Машина свернула во двор и остановилась.

– Здесь? – Макс выключил зажигание и развернулся к Рязанцевой. – Я провожу вас до подъезда.

– Да нет, что вы. Я сама дойду. Ничего со мной не случится.

– Я отвечаю за вас перед Вадимом, он мне строго наказал доставить вас до «самых ворот», – он улыбнулся. В этой улыбке было столько тепла и участия, что захотелось обнять и поцеловать пусть чужого, но такого светлого человека.

– Вот еще, – Лена тряхнула рыжей головой. Почему‑то совсем не хотелось уходить. Хотелось ехать дальше, слушать ненавязчивую мелодию и беседовать о психологии.

– Это, наверное, очень нагло с моей стороны, учитывая, сколько вы всего и так сделали сегодня, но мне хочется еще кое о чем вас попросить.

– Да, пожалуйста! Просите!

– Можно… если вдруг понадобится… Ну, если вдруг так случится… и мне по работе потребуется ваша помощь… Я про психологический портрет… То можно мне к вам будет обратиться. – Она говорила сбивчиво и невнятно, захлебывалась звуками и выглядела смешно. Понимая это, разозлилась, покраснела, отвернулась и толкнула дверь. – Извините. Я зря. Не надо… ничего. – Выпрыгнув из машины, громко хлопнула дверью.

– Черт! – выругалась себе под нос и побежала.

Он смотрел ей вслед и улыбался. Странная какая‑то!

 

***

На момент, когда она поднялась на 9‑й этаж, двор уже опустел. Только одинокий, заступивший в ночную смену фонарь равнодушно глядел на то место, где тремя минутами ранее стояла машина, в которой тихая музыка, полумрак и тепло человеческого участия всколыхнули непонятные чувства.

Что это было?

Лена отвернулась от окна.

– Не было бы счастья, да несчастье помогло, – Евгения Анатольевна поставила на стол тарелку с белыми от сахарной пудры пончиками. – Садись, чаю попей или, может, борща?.. Я вчера сварила.

– Нет, ничего не хочу. В душ только.

– Успеешь в душ, дай хоть посмотреть на тебя, поговорить. Имеем мы право с отцом узнать, как твои дела? И поешь, пожалуйста, а то у тебя вон щеки ввалились. Ты со своей работой небось и поесть забываешь.

– Не забываю, мам, просто не люблю я готовить, ты же знаешь, жалко мне на это время тратить. Не могу я, как ты, часами на кухне стоять. Меня ни одно, даже самое вкусное блюдо не заставит. Вот уйду на пенсию, может тогда…

– До пенсии еще дожить надо, а чтобы жить – нормально питаться, – Аркадий Викторович пододвинул дочери стул. – Садись, давай. Мать, разогрей борща, и я за компанию съем тарелочку.

– Ну что вы со мной как с маленькой? – Лена отошла от окна и недовольно плюхнулась на предложенный отцом стул. – Я уже выросла давно.

– Запомни, пока живы родители, ты остаешься ребенком, – мать достала из холодильника кастрюлю, подняла крышку. С ободка белой эмали свисал бордово‑желтый навар.

– Я только пончики. – Лена схватила пухлый кругляш и впилась в него зубами так, что сахарная пудра поднялась облаком, измазав нос и щеки.

– Ребенок ты еще, хоть и мнишь себя взрослой, – улыбнулся отец.

– Пончики – не показатель, – прошамкала набитым ртом Лена. Аппетит стал возвращаться. Со всеми этими делами: футболом, больницей туда‑сюда, она совсем забыла поесть.

– Пончики, может, и нет, а вот нос и щеки в сахарной пудре… На, – мать протянула салфетку, – ты пудру стряхивай, а то в нос попадет…

– … и задохнешься, – улыбнулся отец.

Лена посмотрела на пончик, постучала им о край тарелки и вернула на место.

– Мам, а ты боялась, что я задохнусь во сне?

– Да бог с тобой, чего это ты? Отец шутит.

– Я не про сейчас, а когда маленькой была.

– С чего вдруг ты должна была задохнуться?

– Ну как же… А вдруг бы случился СВДС.

– Эт что еще за зверь? – отец вопросительно посмотрел на Лену.