Лицо. Джазовая фантазия
– Какие игры нам сегодня предстоят? – спросил, выпив кружку парного на вкус молока. – Корову сама доила?
– Корову?..
– Молоко дает корова. Для этого ее доят.
– Правда? – она вскинула свои шерстяные ресницы. – Я думала, его в магазине покупают.
– Ты правда дурочка или прикидываешься?
Аня расхохоталась.
Кто‑то деликатно постучал в дверь, а потом весьма неделикатно распахнул ее. Явилось нечто кошмарное: лохматое, бородатое, в рваных наотмашь джинсах, черной майке с Чегеварой на груди (так и подписано было: «Чегевара»), ржавых цепях, будто пулеметные ленты пересекающих оную грудь, и в татуировке во все плечи: «С.С.» – на левой руке и «С.Р.» – на правой. Все это громоздкое сооружение венчал лиловый ирокез, непонятно как приляпанный на макушке. Вид гостя был столь несоответствующим, что я бы меньше удивился, если бы явился он на ядовито рычащем «Хаммере».
Не здороваясь, я заметил:
– У нас СССР писали одним блоком, без точек.
– Да? – псих посмотрел на футболку, будто впервые увидел ее. – А мне стремается, так прикольнее, – и протянул волосатую руку, – Владик.
Не вставая, ответил рукопожатием:
– А‑фи‑но‑ген!
– А‑ФИ‑НО‑ГЕН! – загоготал Владик, – А‑ФИ‑НО‑ГЕН! Укопал! Афиногенно! В натуре укопал! Афиноген Первый! Звучит!
– А что, – подала голос Аня, – такого еще не было. Нестандартно и весело.
– Не трогайте мое имя! – я решил стоять до последнего. Ни пяди врагу.
– Позже зачекиним, – миролюбиво заметил Владик.
– И не надоело вам комедию ломать? – я решил слегка перевести стрелки.
– Так веселее, – пожала плечами Аня. – Мы же просто шутим.
– А что, потом пошутить не получится?
– Потом может и не получиться…
– Жизнь, блин, – это банальная пьеса с известным концом, – изрек Владик (оказывается, он и на нормальном языке изъясняться может). – Зачем же делать из нее трагедию?..
– По‑вашему, трагедий не бывает?
– Зачем же заранее мучиться?
– Хотите сказать, что все в жизни предопределено?
– Не все, но многое.
– Вам что‑то надо от меня? Валяйте, рассказывайте.
Владик взял со стола вилку, размял ее как пластилин, вытянул в струну, свил из нее цветочек, повертел в пальцах, подбросил – и вилка со звоном и привычным видом упала на пол.
– Все очень серьезно, – улыбнулся он мне. Встал, взмахнул руками – и уши залепил тяжелый рок.
– Анька! Долго еще ждать?! Выпивон гони! И закусь! Травка есть? Оторвемся!
– Владик, угомонись! – вздохнула Аня.
Громила небрежно махнул рукой, и какофония заткнулась:
– Тоже жизнь! Это как – комедия или трагедия? А он прикидывается, что ничего не понимает.
– Он правда не понимает.
– Не понимает – потому что не думает. Спрашиваешь, зачем ты здесь? А мы‑то откуда знаем. Ты подумай, да у себя спроси. А потом нам расскажешь.
Владик встал, опрокинул в глотку чашечку кофе, что твою стопку водки, крякнул и шумно вышел, так что аж горница затряслась. Не успели мы вздохнуть, как вновь раздвинул дверной проем плечами:
– Обрыдло все! Вот так обрыдло! – провел ладонью поперек горла и, наконец, исчез окончательно.
– Землетрясение, – констатировала Аня, глядя на качающийся абажур, – семь баллов… Шучу. Как всегда. Здесь все шутят. Иначе тошно становится.
– Почему тошно?
– А потому, что все, что ни делаешь, – псу под хвост.
– Не понимаю.
– Потом поймешь.
Подошла и прижалась щекой к моей груди. Странно. Вчера она казалась высокой – выше меня.
– Дура твоя Алла. От такого мужика уйти!
– Ты и про Аллу знаешь?
Аня не ответила.
– Ты знаешь про меня все?
– Нет, – она серьезно посмотрела снизу вверх. – Но сейчас, наверно, узнаю. Поцелуй меня…
Прежде чем мы окончательно лишились разума, мне удалось спросить:
– Ты же говорила, что не из тех, кто проводит с парнем первую же ночь…
– Так ведь сейчас уже утро, – беспечно прошептала она.
* * *
«Уже и не утро, – подумал я, обретя возможность связно мыслить. – Да и не день, пожалуй». – Часы показывали половину шестого.
Либо она и вправду не притворялась, либо я ничего не смыслю в женщинах. Почему‑то это было важным. Должно ведь быть в их мире что‑то настоящее. Иначе ничто не имеет смысла и жизнь – просто фарс. Черточка между двумя датами.
Я поднялся, открыл шкафчик, заглянул в печку, зажег керосинку – боже, какая древность, – постучал по стене…
– Здесь все настоящее, – оказывается, Аня внимательно наблюдала за мной.
– Не заметил, как ты проснулась.
– Я не спала.
– Притвора! – я обнял и поцеловал ее. – Что же ты делала?
– Думала.
– О чем?
– О нас.
– Что? Так серьезно?
– Серьезнее, чем ты думаешь.
– Ты меня любишь?
