Мальчики из Фоллз

Зажмурившись, борюсь с желанием обматерить тринадцатилетку. Черт побери.

Выйдя в коридор, закрываю за собой дверь, на мгновение замираю. Незнакомка может быть вооружена. Я смотрю вниз поверх перил. Не увидев ее, изучаю все двери верхнего этажа. Комната моих тети и дяди, комната Джеймса, гостевая, ванные, кладовые. Офис на первом этаже и спальня Джареда и Тэйт – вот основные цели. Там больше всего ценностей.

Ступая с пятки на носок, навострив уши и глаза, бесшумно спускаюсь по лестнице.

Я открываю рот, на секунду колеблясь, однако девчонке все равно уже известно, что я здесь.

– Итак, откуда ты узнала, что только на окнах моей кузины не установлена сигнализация? – спрашиваю громко. – Возможно, давно планировала это дельце?

Она приехала в «Ривертаун» с целью выкрасть у меня бумажник с ключами? Или у Дилан?

– А может, тебе просто повезло, – добавляю я.

Остановившись на последней ступеньке, бросаю взгляд на темную кухню слева, потом на гостиную справа. Телевизор слишком большой, его не унесешь, а антиквариат и предметы искусства они не собирают, в отличие от Мэдока с Фэллон. Обогнув перила, смотрю в сторону офиса Джареда в конце коридора. Его стоило бы обшарить, особенно с учетом того факта, что дяде не хватает терпения каждый раз открывать сейф, поэтому вещи валяются повсюду.

Деньги для мелких расходов, например, банковские реестры, которые он приносит домой из мастерской каждый вечер, если ленится и не находит времени внести их на депозит.

Я двигаюсь к офису.

– Ты могла бы ограбить мастерскую, знаешь? Я бы позволил тебе украсть все что угодно. – Половицы трещат под ногами, и я останавливаюсь. – Там все застраховано и не стоит риска.

– Но вломиться к нам домой было ошибкой, Бунтарка. – Шаг за шагом приближаюсь к двери. – Брось то, что взяла. И уходи.

Потянувшись к ручке, слышу звук шагов у себя над головой. Следом скрипит дверь в спальне Дилан.

Черт!

Я бросаюсь обратно в фойе, хватаюсь за перила и поднимаюсь по лестнице, переступая через три ступеньки.

Вбежав обратно в комнату кузины, вижу, как девушка, которая была с Томми, перелезает из окна на дерево.

– Стой! – кричу я.

Вероятно, ей не удалось хорошо поживиться, но она явно что‑то взяла.

Я гонюсь за незнакомкой; подпрыгнув, хватаюсь за верхнюю ветку и приземляюсь на ту, по которой сюда забрался.

Девчонка разворачивается лицом ко мне. Мы оба останавливаемся и смотрим друг на друга.

Мельком бросаю взгляд вниз. Падение нас не убьет, хотя без сломанных ног точно не обойдется.

– Брось то, что взяла, – огрызаюсь, шагнув вперед.

Девчонка, наоборот, неспешно пятится, пока я наступаю. Минует ствол, переходит на сук, ведущий к моему окну.

Я стискиваю зубы.

– Если сунешь нос в мою комнату…

– Знаю. – Хоть я не вижу ее губ, даже по голосу понятно – она улыбается. – Наслышана о тебе.

Уверен, так и есть. Люди любят говорить гадости, к тому же все верят сплетням.

Но это правда. Мне не нравится, когда другие роются в моих вещах.

Ее ноги – носок правого ботинка обмотан скотчем, – уверенно передвигаются по ветви. Сомневаюсь, что посторонние когда‑либо лазали по нашему дереву. По крайней мере, за последние тридцать лет или около того.

– Мама Дилан выросла в этом доме. – Замерев, удерживаю ее внимание на себе и киваю назад. Затем указываю на окно, к которому она приближается. – Ее отец вырос там. Это дерево соединяло их спальни.

Я делаю шаг, она тоже.

– Ты ведь слышала эти истории, верно? – Продолжаю следовать за незнакомкой. – Про девушку, оказавшую сопротивление своему обидчику? Лучших друзей детства, сначала ставших врагами, а потом возлюбленными? – Легенды о Джареде и Тэйт до сих пор циркулируют по школе. Дилан это уже порядком надоело. У бедной девочки складывается ощущение, будто ей придется разгромить ломом машину, чтобы доказать, чей она ребенок. – В детстве Тэйт была одинока. Как и Джаред. Это дерево стало мостом между ними, когда каждый из них нуждался в друге. Когда им нужно было развеять грусть, взглянуть на мир по‑новому.

Одной рукой девчонка сжимает ремешок черной сумки, пересекающий ее грудь, второй – держится за ветку над головой.

– Полагаю, именно поэтому родители решили не ставить сигнализацию на наши окна, – объясняю я, двигаясь вперед. – Они хотели, чтобы мы могли довериться друг другу, если побоимся говорить с ними. Это дерево – часть семьи. Оно никогда не умрет. В отличие от тебя, деточка. И смерть свою, скорее всего, ты встретишь в юном возрасте.

Потому что совершаешь глупости.

Бунтарка останавливается. Свет с моего крыльца озаряет ее глаза цвета полуночного неба.

– Разве ты не желаешь сначала хоть немного насладиться свободой? – произношу дразнящим тоном.

Прежде чем тебя неизбежно арестуют.

Однако девушка не улыбается. Ее взгляд ожесточается.

– Свобода? – шепчет она. – Что это такое?

Глаза ее блестят. Я замираю, осознав, что они наполнились слезами.

– Отсутствие обязанностей – это свобода? Отсутствие необходимости работать? Или работа, за которую платят достаточно, чтобы ты мог прокормить себя и найти ночлег не только на сегодня?

По всему телу пробегают мурашки. Мой рот приоткрывается; собираюсь ответить, но не знаю, что сказать.

– Я не ребенок. – Она хмыкает, словно я – сама наивность. – В отличие от тебя.

Развернувшись, девчонка распахивает окно моей спальни и ныряет внутрь.

Побежав следом, пробираюсь в свою комнату, мчусь к выходу, пока девчонка с грохотом спускается по лестнице в фойе дома моих родителей.

Мне удается догнать ее уже почти у входной двери. Я ловлю Бунтарку, и мы вдвоем врезаемся в стену.

Она рычит, пытаясь вырваться из моей хватки, но дергает слишком сильно. Мы падаем на пол. Боль пронзает мой локоть. Перевернувшись, девчонка встает на четвереньки, после чего поднимается на ноги. Только я успеваю схватить ее за капюшон, резко тяну назад, а когда она заваливается на спину, усаживаюсь на нее сверху.

– Ай! – выкрикивает девчонка, пытаясь меня ударить.

Сдергиваю сумку с ее плеча, отбрасываю в сторону. Заставив ее поднять руки, прижимаю их к полу и смотрю вниз.

Она размыкает губы, однако ничего не говорит, просто злобно смотрит на меня, оскалившись. Едва не улыбаюсь, наслаждаясь приятным жаром в груди из‑за выброса адреналина. На протяжении нескольких недель моя голова была забита придирками отца, Скайлер. Я признателен за возможность отвлечься. Сейчас я выпустил больше пара, чем за полдня в спортзале.

– Тебя подвезти домой? – спрашиваю, склонив голову набок.

Девушка вздергивает подбородок, вся такая дерзкая. Еле сдерживаю смех. Ее черные глаза под длинными ресницами сулят боль и страдания, если я не слезу с нее, но ей это к лицу.