Мечта, streetfood и девушка

В поисках новых блюд, впечатлений Костя побывал в разных, подчас очень экзотических местах, познакомился с разными культурами и людьми. И в какую бы страну его ни заносило он рано или поздно становился там своим. Он сначала изучал людей, язык, кухню, вживался в новую культуру. Причем так хорошо, что иногда ему начинало казаться, что эта культура и есть его суть, как будто она входила в его плоть и кровь. Он начинал жить, дышать, понимать и говорить с людьми на одном языке. И только после этого он приступал к погружению в творчество на кухне. Ему сначала надо было впустить в себя энергетику нового места, переварить ее, а уже потом выдавать что‑то свое в приготовлении еды.

Костя частенько сам смеялся над этой своей потребностью мимикрировать под окружающую среду. Иногда он даже переставал сам себя узнавать в зеркале, меняясь даже чисто внешне под окружение. Но это продолжалось ровно столько, сколько он находился в каждой конкретной стране. Стоило ему вернуться на родину, как все чужое слетало вмиг. Он возвращался к самому себе. Слегка другим, с новым опытом и знаниями, но тем же парнем, покинувшим страну больше десяти лет назад. Молодым и дерзким, полным сил и надежд. А когда садился на свой старый байк, оставшийся еще со студенческих лет, то и эти знания, опыт, прожитые годы забывались, оставался только ветер и чувство полета. Он превращался в мальчишку. И Косте трудно было представить, как можно жить иначе.

Но последние два года у Кости выдались напряженными. У него был довольно крупный и сложный проект в Испании, куда его пригласил один из давних приятелей. Сначала речь шла о большом ресторане авторской средиземноморской кухни на побережье Аликанте, где основной акцент ставился на рыбу и морепродукты. Под это делался интерьер и разрабатывалось меню. Все уже выходило на последнюю стадию реализации проекта, как инвестор внезапно продал место партнеру, а тот решил полностью поменять концепцию и из рыбного ресторана сделать стейковую историю, добавить суши, китайские наборы и еще какую‑то курортную дичь. О стиле и выдержанности концепции уже не было и речи.

Видя, как рушится вся его задумка, Костя очень сильно расстроился, вернее даже разозлился, как всегда, когда вмешивались в его работу. Сначала он пытался как мог противостоять этой лавине пошлости, но его доли в бизнесе не было, и воспринимали его только как наемного шефа, к тому же с идеями, которые не нравились новому заказчику. В итоге разругавшись с новым владельцем, Косте пришлось скрепя сердце оставить проект незаконченным, чего раньше он никогда не делал. По натуре он был перфекционистом и все доводил до логического конца. А тут не получилось.

И, вероятно, в первый раз в жизни он почувствовал усталость от работы, чужой страны и вечных переездов. Что‑то внутри оборвалось, перегорело. Ничего не хотелось. Ни в плане работы, ни в личной жизни. С девушкой, которая составляла ему компанию в Испании, он разошелся. В этот раз это была не его инициатива, как обычно, когда он уезжал в другую страну, а ее. Это не могло не ранить. Вечно на взводе от рушащегося проекта, он не заметил, как она отдалилась, поэтому разрыв стал для него полной неожиданностью. Оказавшись как‑то вечером в пустой съемной квартире, без работы и в полном одиночестве, он понял, что не знает, что делать и куда идти. Жутко захотелось домой.

За два дня свернув все дела, он покинул солнечную Испанию и вернулся в серый дождливый осенний Петербург.

С друзьями встречаться Костя не хотел, с матерью пока тоже. И так как своим жильем он не обзавелся, поначалу остановился в гостинице. За пару недель нашел себе приличную съемную квартиру в старом доме, но с видом на Неву, Костя залег на дно. Никому не звонил, ни с кем не говорил. Целыми днями только спал, ел продукты, доставляемые на дом, смотрел телевизор и наблюдал, как за окном идет дождь.

Внезапно на него обрушилось ощущение полной тишины и пустоты. Как будто его оглушили или глаза и уши залепили ватой. Он ни о чем не думал. В голове было пусто. Эмоций, ощущений, особых переживаний или страданий в этот период тоже не было. Даже вкусовые ощущения и запахи пропали. Иногда всплывали какие‑то обрывочные воспоминания, рассуждения, нечеткие мысли, попытки что‑то понять про себя, про мир. Но все было в каком‑то вязком сером тумане.

Раньше краткие заезды домой были мимолетным взглядом в зеркало, когда вскользь видишь свое отражение, удивляешься ему, подмечаешь какие‑то изменения, а потом опять забываешь о том, как ты выглядишь. А сейчас он пристально себя разглядывал в это зеркало. Удивлялся, видя незнакомого ему человека и незнакомый мир вокруг него. То, что он видел, ему очень не нравилось. Вернее, он даже не знал, как к этому относиться. Что он такое? Что ему нравится? Что он хочет? Куда идет?

Прошлые достижения уже казались не такими уж и значительными. Успех – преувеличенным. Уверенность в своих силах пропала. Он сравнивал себя и своих друзей. И теперь их семьи, дома, спокойная работа и размеренная жизнь не выглядела уже такой скучной и бесполезной. У них было хоть что‑то, а у него не было ничего, кроме воспоминаний.

Внутри шла мощная переоценка ценностей, смена ориентиров. Самое страшное – ему не хотелось готовить. То, чем он горел всю свою жизнь, теперь вызывало у него отвращение. Он пытался разорвать эту серую пелену, накрывшую его своей тяжестью, призывая все свое рациональное мышление и логику. Старался выстроить новую структуру себя и мира, найти опору в себе. Но чем дальше, тем становилось хуже.

Перед Новым годом ему пришлось рассказать матери и друзьям, что он в городе. Они как могли старались его приободрить. Большинство считали, что его состояние является следствием усталости после неудачного проекта. Что он отдохнет и все пройдет. Но Костя‑то понимал, что кризис гораздо глубже.

У него впервые в жизни не было следующего проекта, и при этом ничего не хотелось. Всегда что‑то заканчивая, он знал, куда потом двинется, куда поедет и над чем будет работать. Это была бесконечная вереница меняющихся, как в калейдоскопе, стран, ресторанов, блюд и людей. Он толком и не отдыхал, ему просто это не требовалось. Он менял одно место на другое, и там начинал жить, работать, учиться. Это было интересно, захватывающе. Всегда что‑то новое, яркое. Жизнь казалась празднично украшенным цирковым дилижансом. Он им управлял, как считал нужным. Все делал так, как хотел. И все получалось. Он мог гордиться собой, своими успехами и был уверен, что, что бы ни случилось, он со всем справится. Жизнь была настолько динамичной, что ему не хватало времени, чтобы остановиться, оглянуться и задуматься. Да он и не видел в этом смысла, все же и так хорошо. Теперь все выглядело совсем иначе. Он как будто врезался в стену. Остановился и посмотрел на себя и свою жизнь под другим углом.

Кризис среднего возраста, начинали подшучивать друзья, которые были очень удивлены такой переменой в Косте. Вечно живой, энергичный, он превратился в свою тень. Бледный, худой, с потухшим взглядом. Это был не тот Костя, которого они знали. Мать забеспокоилась и предлагала уже обратиться к врачу, но Костя отказался. Он прекрасно понимал, что кроме него самого в той каше, которая образовалась у него в голове, никто не разберется. Что ему самому надо взять себя в руки, сделать усилие и вывести себя из того кризиса, в который сам себя загнал.

В таком мрачном состоянии он пребывал примерно месяца четыре после приезда. Но потом, перемолов все свои переживания, пересмотрев всю свою жизнь, возможно, дойдя до дна этой не то чтобы депрессии, скорее нервного срыва, Костя постепенно стал приходить в себя.

Он заставлял себя готовить и нормально есть, выходить из дома, смотреть по сторонам. Учился воспринимать как должное серое небо Северо‑Запада и непредсказуемость погоды. Начал улыбаться постоянному ветру, дождю и вечно хмурым бледным лицам сограждан. Возобновил пробежки в парке под дождем и снегом, хотя поначалу, после солнечных набережных Испании, это казалось полным кошмаром. Пошел в тренажерный зал. Стал чаще встречаться с друзьями и выходить в общество.