Моё сердце в тебе бьётся
Ну не дурак ли? Конечно, дурак! Но и после этих слов подбородок мой дрожал, а глаза наполнились соленой влагой. Вот только дела до моих обид никому не было. И я была вынуждена слушать это снова, снова и снова…
Ох, Алена, ты глиста!
Хуже – инфузория!
Папу, маму и себя
Взяла и опозорила!
Пришлось сверкая пятками убегать от этих непрезентабельных воплей, а потом снова рыдать в подушку оттого, что судьба оказалась так сурова ко мне – подкинула такого соседа. Хоть иди и помирай, честное слово!
А потом наступила репетиция новогоднего утренника, на котором тот самый Лёня, про которого Соболевский так ладно сочинил частушку, подарил мне открытку и мило (мило!) мне улыбнулся. Мне почти никто из класса не улыбался и уж тем более мило. И мне стало так тепло на душе и так хорошо! Я опрометчиво тогда подумала, что у меня все‑таки, вопреки всему, появился настоящий друг, ведь мы всю репетицию сидели вместе. Лёня показывал коллекцию своих наклеек, а я рассказала ему про новую огромную мозаику, которую собираю уже второй месяц кряду. Было весело!
Пока в наш мир с прищуренными черными глазищами не втиснулся Соболевский. Он смотрел на нас долго и въедливо, зачем‑то наигранно похрустывая костяшками пальцев. Б‑р‑р, ужас! Но тем не менее я поняла, что этот тип задумал что‑то недоброе.
И так оно и было!
Уже на следующий день Лёня Конюхов со мной не разговаривал, не смотрел в мою сторону и уж тем более не улыбался мило. Зато скалился довольный Соболевский, залихватски закинув ногу на ногу. Вот только то, что случилось дальше, пошатнуло мой полный страданий, но устоявшийся мир.
После школы мы, по обыкновению, брели вместе. Я впереди, Соболевский телепался рядом. Как вдруг меня дернули за рюкзак и поволокли к ларьку с мороженым, что стоял по дороге домой.
– Ты чего? – завопила и замахала я руками. – Пусти! Пусти, дурак!
– Захлопнись, Княжина. Дело есть, – прошипел Соболевский и снова потащил меня в противоположном от дома направлении.
А потом купил два рожка с пломбиром.
И один протянул мне.
– Ты… ты чего это удумал? – сделала я шаг назад и насупила брови.
– Ты тупая? Я тебе мороженое даю, Княжина. – И уставился на меня своими черными шарежками как баран на новые ворота.
– Уж не тупее тебя! И мороженое твое мне без надобности, – прищурилась я.
– Бери! – почти зарычал мальчишка.
– Не буду. – И еще один шаг назад.
– Бери! Я кому сказал?
– Не знаю, кому ты там и что сказал, но мне от тебя ничего не надо! – стояла я на своем.
– Ты офонарела? – Я на него, он на меня.
– Ты чё ко мне пристал? – вконец психанула я.
– Мороженое бери – и отстану!
– Засунь свое мороженое себе знаешь куда? – поставила я руки в боки.
– Ну и куда? – поджал он свои губешки и прищурил один глаз.
– В… в эту… в попу! – все‑таки воинственно выдала я.
– Ах, так? – И Соболевский глубоко и судорожно выдохнул.
Псих ненормальный! А потом я вспомнила все его проделки за последние две четверти и мстительно ему улыбнулась.
– Хотя… а ты знаешь, давай, – благосклонно кивнула я.
– А? – недоуменно воззрился он на меня.
– Ты тупой? – отзеркалила я его вопрос.
– Уж не тупее тебя, – но сказал он это с такой широкой улыбкой на лице, что я сразу же напряглась.
Это какой‑то розыгрыш! Ну точно! И как я, балда, не догадалась‑то об этом сразу. Наверное, в кустах и его дружки школьные заседают, глумливо надо мной хихикая.
Оглянулась по сторонам, но ничего подозрительного не обнаружила, хотя и не разуверилась в том, что это исчадие ада не просто так вдруг тычет мороженым мне под нос. Ага, а то я наивная дурочка. Вчера обзывал меня инфузорией и глистой, а сегодня вдруг на него снизошло божье озарение?
Да три ха‑ха!
– Клубничное, – зачем‑то пояснил он и почти вплотную подошел ко мне, держа перед собой аппетитный рожок.
Блин! Клубничное! Мое любимое…
Моя рука потянулась к прохладному рожку, а потом и прикоснулась к его пальцам, что все еще плотно удерживали лакомство, и я чуть не зашипела от омерзения.
Фу, я дотронулась до Соболевского! А‑а‑а, спасите, помогите!!!
Но все эти мысли пришлось пропустить через себя, а потом и подавиться ими, между тем мило (мило!) улыбаясь своему злейшему врагу.
– Спасибо! – пропела я, аки ангел, и все‑таки приняла рожок.
– Не за что, – по‑собачьи наклонил голову Соболевский и пристально уставился на меня.
А в следующий момент, не дожидаясь от него подлых выкрутасов, я со всего маху и на зашкаливающем адреналине воткнула клубничное мороженое Соболевскому в его наглую и совершенно невозможную физиономию. А потом (да‑да!) хорошенечко его там размазюкала, пока он пребывал в нирване от шока.
Правда, радоваться мне пришлось недолго!
Уже в следующий момент меня сшибли с ног и завалили в сугроб, а потом и скрутили по рукам и ногам, оседлав сверху.
Черт, какой же он был сильный!
Его пальцы, вонзились мне в щеки, а потом с болезненным нажимом на них надавили, вынуждая меня отрыть рот.
– М‑м‑м, – замычала я и попыталась брыкаться, но он только еще сильнее придавил меня тяжестью своего тела.
– Открой рот, Княжина, – вопил он, – открой!
И он добился своего, надавливая на челюсть все сильнее и сильнее, а потом начал запихивать мне в рот второй рожок с мороженым, приговаривая, как злобный гоблин:
– Ешь! Мое! Мороженое! Ешь!
– Не буду, – выкрикнула я.
– Будешь, я сказал.
– Нет!
– Да!!!
