Моё сердце в тебе бьётся
В средней школе жестокие шутки пошли еще дальше.
– Алена? – окликнула меня учащаяся из параллельного класса.
– Да? – недоуменно подняла я глаза, кутаясь в широкий вязаный кардиган.
– Там девочке в цоколе помощь нужна. Лера Лямкина упала с треноги и, кажется, сломала ногу. Поможешь?
Да, мозги в тот момент у меня отключились как по щелчку. Со мной говорили! Меня просили о помощи девочки. Я так хотела завести подруг! Поэтому я без лишних слов клюнула на ржавый, сдобренный ядом крючок.
А потом и пошла туда, куда меня просили.
Подвальные помещения нашей школы вмещали в себя всевозможные подсобки и тренажерный зал. В последний меня и повела девочка, приговаривая:
– Ей так плохо, она так стонет. А я не могу одна справиться. Ты молодец, что согласилась помочь!
– Конечно, – бормотала я смущенно, – обращайтесь всегда!
– О, мы почти пришли, – махнула она рукой, призывая следовать за ней дальше.
– Она здесь? – нахмурилась я, когда девочка толкнула дверь туалета при тренажерном зале.
– Да. Скорее! – И пропустила меня вперед.
Секунда, и тусклый свет погас, а в следующее мгновение за спиной захлопнулась дверь и щелкнул замок. И громкий девичий смех разнесся по гулкому пустующему помещению.
По спине тут же пронесся табун испуганных мурашек, а вены забил страх вперемешку с паникой. Я оглянулась и кинулась к двери, но она ожидаемо была закрыта с обратной стороны.
Топот ног, восторженные повизгивания, и вот уже все стихло.
А я осталась стоять в кромешной темноте цокольного туалета и совершенно не понимала, что же мне теперь делать. Рука судорожно зашарила в недрах школьной сумки, а потом нащупала гладкий корпус моего потертого и подержанного сотового телефона. А что еще могла себе позволить дочка библиотекаря и учителя музыки? Это у Соболевского каждый год новая модель, одна лучше другой. Нашей семье такое не по карману.
И сети нет, подвал же. Да и заряд всего на десять процентов. Полчаса тусклого света, и единственный лучик надежды в темном царстве потух, а я вновь погрузилась в кромешную тьму.
И сердце билось где‑то в глотке, выдавливая из меня слезу за слезой, хоть я и пообещала себе уже тысячу раз этого не делать. А еще я четко понимала, кто за всем этим стоит.
Соболевский.
По его милости я здесь. Из‑за него все эти беды свалились на мою голову. Из‑за его черных глаз девчонки сходят с ума. Пытаются порадовать своего короля, мучая меня и издеваясь…
Им весело. Ему весело. Остальное неважно.
Я просидела в темноте цокольного этажа почти два часа, пропустила контрольную по математике и диктант по русскому языку. И никто не хватился меня здесь, хоть я и орала на протяжении первого часа, почти не переставая. Конечно, сорвала голос.
Конечно, почти сошла с ума от обиды и ужаса.
Конечно, пообещала себе, что обязательно отомщу за каждую свою слезинку, что скатилась из моих глаз по вине ненавистного Соболевского.
Спустя время мне открыла дверь школьная уборщица и очень удивилась тому, что я сижу одна и в темноте. Я тоже удивилась. Я тоже…
Но, вопреки всему, ябедничать я не стала. Пришла домой и безапелляционно попросила родителей перевести меня в другую школу.
Мне отказали. Просто потому, что:
– Нет, я сказал!
Вот и все, что ответил мне мой отец.
И все продолжилось вновь, хотя я больше никогда и ни с кем из однокашников не заводила разговор до самого восьмого класса. Но до тех пор еще много воды утекло.
И моих слез…
Глава 4 – Тряпка
POV Алёна
В седьмом классе начался самый ахтунг. Иначе и не скажешь.
Девочки пришли после лета на линейку все похорошевшие, с ярко выраженными округлившимися формами. Все. Но только не я. Алена Княжина как была, так и осталась – доска, два соска. И в копилку моих оскорблений прибавилось еще больше обидных слов. Хотя в устойчивое обращение надежнее всего вошло пресловутое и банальное – Килька.
Я была самая маленькая в классе, хрупкая, немного неуклюжая и невзрачная. Со моими светлыми волосами, бровями и ресницами было немудрено, что это обидное прозвище ко мне так чертовски быстро приклеилось на суперклей. И пока все расцветали и привлекали внимание противоположного пола, я сидела и смотрела, как ненавистный Соболевский инспектирует свой курятник.
И да, я согласна была быть рыбой, но только не тупой курицей. Таких в нашем классе и нашей школе оказалось предостаточно, если не сказать больше. Они толпами ходили за моим заклятым врагом и только что в рот ему не заглядывали. А меня вот бог миловал. Да, немного жестоко оградил, но уж и на том спасибо.
Не могу себе представить ни одну реальность, где я бы могла позволить этому демону во плоти к себе прикоснуться.
И уж тем более смачно шлепнуть по заднице. Ужас! И уж тем более позволить зажать себя где‑то в углу, чтобы потискать. Сущий кошмар! И уж тем более разрешить запускать себе руку под юбку и язык в свой рот. Какая гадость!
Смотреть‑то на это было противно. Что уж говорить про остальное?
– Чего уставилась, Килька? – фыркнула, проходя мимо меня, первая красавица класса Алла Курочкина.
Говорящая фамилия так‑то. Ну вы понимаете.
– Завидуешь? Слюни подотри, тебе там ничего не светит, – проинформировала она меня сразу, как только закончила обжиматься с Соболевским на входе в женскую раздевалку.
Я тут же опустила глаза. Лучше не нарываться. Маленького и беззащитного обидеть проще всего, и я это прекрасно понимала. Глупые и неполноценные люди – вот такие, как эта Курочкина, – самоутверждаются за счет таких, как я. И в ситуации, когда на тебя нападает такой противник, нужно просто быть умнее – дать ему подумать, что ты пасуешь перед ним. Что он герой, а ты какашка.
Так случилось и сейчас.
– О, наша Доска по Соболю, что ли, сохнет? – взвизгнула ее подружка Ника Ткачева.
Господи, прости! Откуда такие выводы?
– Куда ей еще сохнуть‑то? И так уже как скелетина, – фыркнула Курочкина.
