Моё сердце в тебе бьётся
А потому на следующий день я впервые шла в школу как на праздник. И плевать, что небо хмурится, а под ногами неприятно хлюпают лужи. Вот вообще по барабану! И даже тот факт, что, пока я отмывала грязную обувь в корыте у школьного крыльца, у меня кто‑то умудрился умыкнуть пакет со сменкой, не смог испортить мое приподнятое настроение. Ведь на такой случай у меня в портфеле всегда лежали запасные парусинки.
Да, да, такую плоскую шутку со мной проворачивали уже не в первый раз.
Разделась, переобулась, потом нашла в мусорке возле раздевалки тот самый пакет со своей сменкой и, улыбаясь, двинулась в сторону библиотеки, где собиралась сдать пару книг перед началом занятий и получить новые.
Но не дошла.
В закутке за кадками с высокими растениями я вдруг услышала чей‑то судорожный всхлип, а потом и долгое протяжное завывание. Ревела девушка, однозначно! И я тут же, не задумываясь, ринулась к ней на помощь. Зашла за небольшой выступ в стене, где стояла крохотная лавка, и замерла.
Курочкина.
Вот те раз! Сидит рыдает, по щекам расползлись уродливые потеки туши, а губы почти до крови искусаны.
– Алла? – сделала я шаг ближе, и девчонка тут же вскинула на меня покрасневшие, опухшие от слез глаза. – Случилось что? Я могу тебе помочь?
И замерла в ожидании ее ответа. Все обиды на эту самодовольную, наглую и заносчивую девчонку в моей голове померкли. Она плакала, а значит, ее кто‑то обидел. А если так, то нужно человеку помочь.
Только вот зря к ней со своими утешениями сунулась.
– Да, Доска, можешь. А ну, пошла отсюда. Пошла!
И я тут же развернулась, уходя прочь и получая в спину жестокие выкрики:
– Гребаная дура! Помочь она решила. Себе помоги, убогая!
Дальше слушать я не стала, зажала уши ладонями и понеслась в библиотеку. А после точно так же неслась на первый урок, почти заплетаясь в собственных худеньких ножках.
А в классе уже творилось невообразимое. Все перешептывались и почему‑то смотрели на меня.
Боже, да что опять‑то?
Пришлось напрягаться и подслушивать, о чем толковали за моей спиной две самые завзятые сплетницы класса – Рита Буева и Марина Головченко.
– Он же с ней даже не встретился, прикинь!
– Да ты что? Ни фига!
– Ага, просто смс‑ку написал, мол, все, прошла любовь, завял помидор. – И девочка прыснула сама же от своей шутки.
– Капец, кинул саму Курочкину! Как думаешь, из‑за чего?
– Да вот кто его знает. Но кто‑то говорит, что это из‑за вчерашнего видео, что Алка слила в чат. Но пока информация не проверенная. Курочка молчит, а от Соболя никогда ничего не узнаешь.
– Это да, проще утопленника разговорить. Но насчет видоса я сомневаюсь. Реально смешно получилось.
– Тише ты, вдруг уши греет, – шикнула Рита.
– Да куда ей что понять. Убогая Килька.
– Эх, жаль… А такая сильная любовь была…
– Ага…
– Зато можно занять освободившееся место!
– Встань в очередь!
Вот это новости с полей. Соболевский бросил Курочкину!
Только вот почему – непонятно…
Глава 6 – Надя умирает последней
POV Алёна
Знаете, это, конечно, глупо, но после того инцидента с тряпкой меня не трогали в классе почти неделю, и я думала, что это навсегда. И да, то были лучшие дни в моей школьной жизни, если не сказать больше. А все потому, что двадцать три подростка обсуждали фееричное расставание Соболевского и Курочкиной.
Всем элементарно было не до меня.
Первые два дня краса класса лила крокодиловые слезы и дула губы за несправедливость судьбы, а потом вышла на охоту. Ибо ушлые одноклассницы уже вовсю строили освободившемуся холостяку глазки, пытаясь отхватить себе вожделенный приз. И это в тринадцать‑то лет?
Дуры!
Но кино было знатное, ребята!
Аллочка, с боевым раскрасом и укороченной донельзя форменной юбкой, начала операцию по возвращению в свои сети Соболевского. Сначала решила вызвать ревность. Виляла хвостом перед Кириллом Решетовым, который был лучшим другом ее бывшего. Потом обжималась с красавчиком Сашкой Павловым с параллели. А потом до нее дошло, что Соболевскому фиолетово на ее постановочные выступления.
И Курочкина пошла дальше.
Словно банный лист она намертво прилепилась к парню, заглядывая в его глаза жалобно и просительно. Заламывала руки, пыталась вывести на разговор, но получала только неизменное:
– Алла, все. Мы с тобой закончили. Не позорься, – и, говоря это, Соболевский на нее даже не смотрел, а вот на меня почему‑то да.
И глаза его горели, казалось, тихим бешенством. Вот только непонятно, кому оно было адресовано. Мне, что посмела совать нос в его личную жизнь, или Курочкиной, что планомерно выела ему мозг за прошедшую неделю… Ай, а не плевать ли мне? Плевать!
И зачем я вообще повернулась в его сторону? Сидела бы себе спокойно за партой и сидела, вот и книга передо мной такая интересная лежит, а я отвлекаюсь по пустякам. Любопытная Варвара!
Но несмотря на все апогей отношений между королем и королевой класса я все же зацепила. То была суббота. Паутина летала в воздухе, и обманчиво пахло летом. Я вышла на школьное крыльцо, затем направилась в школьный парк и на спортивную площадку. И тут услышала голос Курочкиной, что почти на ультразвуке ввинтился мне в сознание:
– Перестань пороть чушь, Ник! Подулся и хватит!
– Алла, ты меня утомила, – устало выдохнул Соболевский, вальяжно рассевшись на лавке.
– Я не понимаю, что такого я сделала! – разъяренной фурией вышагивала она туда‑сюда перед ним.
Молчание было ей ответом.
– Мы просто веселились. Ясно? Поржали и проехали. И я соскучилась, вообще‑то! Поцелуй меня!
И снова ничего.
– Ник, я без тебя не могу! – Она присела перед ним на корточки, а я завернула за угол школы, чтобы меня не засекли, и затаила дыхание.
