Мы остаёмся
Возле двери с табличкой «Заместитель директора по УВР» по нервам ударил звонок, но физрук не обратил на него внимания, и, коротко стукнув в дверь, затащил меня в кабинет.
Я поздоровалась с Ёлкой и плюхнулась на стул, который стоял в углу для таких счастливчиков, как я. Пока Сан‑Палыч трындел о «безобразной выходке» и тупо намекал, что я что‑то там употребляю, я догрызала единственный ноготь, который ещё можно было зацепить зубами.
Выслушав сбивчивый рассказ физрука, Ёлка отправила его на урок. Потом, звякая своими побрякушками, вышла из‑за стола и приблизилась:
– Ну и что ты, Кольцова, скажешь?
– Ничего. – Я сунула руку в карман, чтобы не сгрызть до мяса. – Меня толкнули, я упала и случайно уронила несколько курток.
– Кто толкнул? – Ёлка выдвинула из‑за стола ещё один стул и села напротив меня.
– Не знаю, не видела.
Ябедничать не буду. Да и какой смысл? Никто не поверит, что примерная девочка Яна Красько способна отпинать в раздевалке одноклассницу!
Опустив очки на кончик носа, завучиха поверх оправы сверлила меня взглядом. Наверное, пыталась определить, вменяемая я или реально что‑то употребляла:
– Прямо так толкнули, что упала?
– Прям так, – глядя исподлобья, буркнула я.
Вздохнув, она дотянулась до стационарного телефона, сняла трубку и понажимала кнопки:
– Анна Сергеевна, зайдите ко мне, пожалуйста. У нас тут ученица упала.
Я демонстративно закатила глаза, давая понять, что медсестра мне не требуется.
– Ничего‑ничего, пусть осмотрит, – ответила Ёлка. Я перевела взгляд в окно за её плечом. Там покачивались от ветра тонкие берёзовые ветки, усыпанные крохотными нежно‑зелёными листочками. Краем глаза я видела, что завуч разглядывает меня, от этого было неуютно, но я заставила себя не реагировать.
Через минуту в дверь постучали.
– Елена Петровна, можно? – заглянула в кабинет школьная медсестра. Она была молоденькая, и все звали её просто Анютой.
– Заходите, Анна Сергеевна. Лина у нас в раздевалке упала, говорит, что толкнули. Посмотрите, всё ли в порядке. – Ёлка встала и что‑то шепнула ей на ухо. Анюта быстро покосилась на меня, кивнула и села передо мной на освободившийся стул. Положила на колени маленькую сумочку типа косметички. Медсестра выглядела озабоченной, и это не вязалось с её кукольными губками‑бантиками и пухлыми детскими щёчками.
– Привет. Голова не болит? Не кружится? Какая‑то ты бледная… – Анюта взяла меня за виски тёплыми ладошками и заглянула в глаза. – Когда падала, не ударилась?
Я отрицательно промычала. Анюта попросила поднять рукав. Меня осенило:
– Вы реально думаете, я колюсь?! Да эта дура всё наплела, потому что на меня злится! – Рванув рукава худи к плечам, я вытянула руки: – Смотрите!
– Я хочу измерить давление, – спокойно сказала Анюта, расстёгивая «косметичку». На секунду мне стало стыдно. Но надевая мне чёрную манжету, Анюта внимательно смотрела на мою на руку. Ясно: я права. Ну и фиг с ними! Я откинулась на спинку стула и усмехнулась. Анюта нажала кнопку на приборе, и он загудел. Манжета начала надуваться, стискивая руку до боли. Когда она наконец с шипением сдулась, Анюта посмотрела на цифры на экранчике: – Низковато, но в принципе, не удивительно для такой худышки.
Укладывая прибор в сумочку, Анюта кивнула на мой старый шрам у запястья:
– А это откуда?
Я фыркнула:
– В детстве пыталась зачерпнуть варенье из банки с отбитым горлышком.
– Ох, – вздохнула Анюта, а Ёлка поморщилась.
Ободряюще улыбнувшись мне, Анюта встала, и они вместе с Ёлкой вышли в коридор.
Вернулась завучиха быстро. Заняла своё привычное место за столом и вдруг спросила:
– Скажи‑ка мне, как вы с бабушкой живёте?
Я напряглась:
– Нормально, а что?
– А в материальном плане? С деньгами у вас как?
Знать бы, к чему этот допрос. Я вспомнила тёток из опеки, которые периодически появлялись у нас дома:
– Всё отлично. Нас проверяют, если вы об этом.
Кажется, Ёлка хотела ещё что‑то сказать, но передумала. Сняла очки и, оставив их висеть на цепочке, потёрла виски.
– Послушай, Кольцова, мне лишние скандалы не нужны. Конец года, ОГЭ, ЕГЭ на носу, без тебя забот хватает. В общем, давай договоримся. Если ты что‑то взяла, прямо сейчас положи на место. Не помнишь, из какой куртки, – отдай мне. Я всё понимаю, наверно, вы с бабушкой живёте небогато, но…
Она реально думает, что я – воровка?!
Я вскочила. Щёки вспыхнули, меня прорвало:
– Да не брала я ничего! Хотите – карманы проверьте. Вот! Вот! Видите, тут только телефон! И сто рублей на столовку, бабка дала. Рюкзак показать?!
Думала, Ёлка откажется, но та, снова водрузив очки на нос, пожала плечами:
– Ну покажи, раз сама предложила.
Я дёрнула молнию, растянула «пасть» рюкзака и сунула Ёлке под нос.
Всё это был полный бред: если я и вытащила деньги, не успела бы сунуть их в рюкзак, а если и успела, чтобы найти их, надо было перетряхивать каждую книжку и тетрадку. Но Ёлка этого делать не стала, только кивнула:
– Ладно, но если кто‑то пожалуется на пропажу, придётся начинать разговор заново.
– Да никто не таскает деньги в куртках, их же сто процентов стырят! А если какой‑нибудь раздолбай сам их прожрал, а решит свалить на меня, я буду доказывать, что не верблюд?! – снова заорала я.
– Лина! Что за выражения?! Не надо было за куртки хвататься!
– Значит, если куртки уронила, по‑любому во всём виновата?! – Голос резко пропал, получилось сипение.
Ёлкин лоб собрался складками, как мягкая резина:
– Что у тебя с голосом?
Я вытащила из рюкзака бутылку воды и долго пила. Навалилась тяжёлая усталость, как будто одежда со всех вешалок разом повисла на плечах.
– Можно я уже в класс пойду?
– Иди, – кивнула Ёлка. – Скажешь, я задержала. Так, стоп, а куртки? Куртки‑то повесили?
Я помотала головой.
Она вздохнула и потребовала:
