Мы остаёмся

Автобусная остановка маячила за соседним домом, но я свернула в другую сторону. Не езжу в час‑пик на автобусе: терпеть не могу, когда со всех сторон прижимаются чьи‑то тела: бр‑р! Да и по тропинке через пустырь – те же пятнадцать минут.

Раньше тут стояла швейная фабрика, но теперь от неё остался лишь пустой двухэтажный корпус, его стены из грязно‑белого кирпича виднелись в зарослях сирени на дальнем краю пустыря.

Тропинка виляла между вросшими в землю бетонными плитами и кучами строительного мусора, оставшимися от разрушенных фабричных зданий. Среди стеблей прошлогоднего бурьяна чернели автомобильные покрышки, поблёскивали бутылки, на ветру шуршали полиэтиленовые пакеты.

Вечерами здесь тусовались подростки, по ночам шастали бродячие собаки и бомжи. Днём это место казалось тихим и безопасным, но я не очень‑то доверяла такому спокойствию и подобрала увесистый обломок.

И не зря: чьи‑то пальцы вдруг впились в плечо. Я отпрыгнула и резко обернулась, замахиваясь кирпичом.

Ф‑фух, яблоня! Сухая корявая ветка протянулась над тропинкой и сцапала меня.

Пацаны резали старое дерево ножиками, жгли зажигалками, вешали на него качели. Зимой яблоня насквозь промерзала, а летом изнывала от жары, но каждую весну упрямо распускала бархатные бледно‑зелёные листочки и цветы, похожие на розовый зефир. Откуда у неё столько сил, чтобы возрождаться? Вот, опять бутоны! Почему люди так не могут?

В кроне щёлкала и свистела какая‑то птаха. На сухом репейнике коричневая бабочка‑крапивница складывала и раскладывала крылья, как будто сама собой любовалась. Оказывается, уже настоящая весна!

Ненормально это: Серёжки нет, а она наступила. Зачем? Природе всё равно…

И я хороша: весне обрадовалась! Будто теперь в моей жизни может быть какая‑то радость!

Мимо заброшки я брела, уткнувшись взглядом в землю, но всё равно слышала птиц, видела свежую зелень и вдыхала весенние запахи. Только как‑то со стороны, будто кино смотрела про другую девчонку, без чёрной дыры в груди.

 

Глава 2. Одноклассники

 

На первый урок я опоздала. Хотела прошмыгнуть в раздевалку и отсидеться до звонка, но попалась завучу. Она зачем‑то пришла к охраннику, а тут как раз я вкатываюсь!

– Та‑а‑ак! Кто у нас опаздывает? – прогремело в пустом коридоре.

Я приготовилась к нагоняю. Завучиха сдвинула очки на кончик носа и прищурилась, глядя на меня поверх блестящей оправы:

– Кольцова? Восьмой «Б»?

Её звали Ёлкой из‑за имени и любви к яркой бижутерии. Я посмотрела в мелко‑морщинистое лицо с тёмными волоском на подбородке и кивнула:

– Здрасьте, Елена Петровна.

– Здравствуй‑здравствуй. – Она уставилась так, будто у меня на лбу что‑то написано, но ругаться, вроде, не собиралась. – Ну пойдём, провожу тебя в класс.

Ёлка застучала каблуками по коридору. В такт шагам звенели висюльки крупного кулона, болтавшегося у неё на шее. У кабинета литературы она остановилась и снова прошлась по мне взглядом:

– Одеваться всё‑таки нужно соответственно школьным правилам, Кольцова. – Она распахнула дверь. Русичка удивлённо обернулась, мои одноклассники начали нехотя подниматься. Жестом разрешив им не вставать, Ёлка подтолкнула меня вперёд, а сама подошла к училке и что‑то сказала вполголоса.

Обычно, когда я прихожу в класс, никто вообще не реагирует. Для одноклассников я – пустое место, в общем‑то, как и они для меня. Но сегодня, пробираясь к своей парте, я чувствовала их взгляды. Машинально натянула капюшон, как будто под ним можно спрятаться от двадцати трёх пар глаз.

По рядам пролетел шёпот. Случайно встретилась взглядом с Машкой Червяковой по прозвищу Пиявка. Она смотрела на меня со смесью интереса и жалости, как на сбитую машиной собаку. Я заметила ещё несколько сочувствующих физиономий, и стало не по себе.

– Мои соболезнования, – буркнул Платон Горелов, когда я проходила мимо. От неожиданности я запнулась. Красавчик снизошёл заговорить со мной?! Впрочем, Платон тут же отвернулся. Наверняка, сказал это не ради меня, а чтобы выпендриться перед остальными. Я шагнула дальше и вздрогнула: староста Настя Одинцова поймала меня за руку.

– Нам всем очень жаль, – шепнула она. Я растерянно кивнула.

Один Захар Семёнов, кажется, не заметил моего появления. Он развалился на всю парту, и занавесившись светлой чёлкой, сосредоточенно читал что‑то в смартфоне. Пихнула соседа в плечо:

– Подвинься.

Захар убрал длинные конечности и передвинул учебник с моей территории. Я плюхнулась на стул и бросила рюкзак под парту. Захар поднял глаза от смартфона:

– Ты как?

Как я? Я сдохла три недели назад! Только об этом никто не узнает, потому что всем всё равно. И даже если не всем, уже никто не поможет. А говорить об этом – словно резать по живому. Сглотнув ком в горле, я просипела:

– Нормально. – Голос теперь часто подводил, как будто задавленные слёзы изнутри раздирали горло.

Семёнов кивнул и опять уткнулся в телефон. В отличие от большинства одноклассников, он вполне вменяемый, только весь в своей робототехнике. На уроках чертит в блокноте какие‑то схемы, морщит лоб и бормочет себе под нос.

До звонка оставалось пятнадцать минут, не было смысла вынимать учебник.

Училка что‑то плела о Джульетте. Типа она символ любви и жертвенности. А по мне, так просто дура. Самовыпилиться из‑за какого‑то левого парня, которого видела один раз с балкона! Или не один? Да не важно.

Я положила на стол руки и легла на них щекой. Всего‑то дошла до школы, а кажется, таскала мешки с картошкой на даче у Агуши.

Перед глазами медленно завертелись заставки из вчерашней игрушки. Вообще‑то я нуб. Играл Серёжка, а я иногда наблюдала из‑за его плеча и ржала над комментариями вслух. А вчера включила ноут и запустила игру. Слилась, ясное дело, почти сразу, но это было типа таблетки нурофена: боль притупилась, хотя болезнь и не ушла. Мне казалось, это Серёжка кликает мышкой и жмёт на клавиши, а я просто смотрю, как раньше.

– Лина! – раздалось над ухом. Я подняла голову и непонимающе уставилась на училку. Скрестив руки на груди, она нависла надо мной своим метр семьдесят с чем‑то плюс каблуки. – Ты что, спать сюда пришла?

Захар негромко сказал:

– У неё брат умер.

Ударило по нервам. Я стиснула кулаки: только не зареветь!

– Я в курсе, – бросила русичка. – Кольцова, я понимаю, у тебя… э‑э‑э… сложная ситуация, но ты на уроке!

Хм, спасибо, что подсказала.

– Немедленно доставай тетрадь и записывай. – Русичка хлопала наращёнными ресницами. – Сегодня я не стану тебя спрашивать, но к следующему уроку, будь добра, подготовься. И, кстати, где твоя форма?