Не целуй невесту

Воспоминания могут приносить невероятную боль.

Деревянный пол, на котором я сейчас стою, намного лучше. Не скрывает никаких призраков. Но даже несмотря на то, что я обставил комнату совершенно новой мебелью, это единственное место в доме, которое продолжает казаться бездной пустоты.

Я страстно ненавижу розовый цвет, но так и не смог заставить себя перекрасить эти стены.

И все же я по‑прежнему слышу, как она кричит мне. Эта гребаная комната с отвратительно девчачьими стенами. Она кричит: «Эй! Посмотри на меня! Я – милая, чистая, розовая комната без человека!»

Как булочка без бургера.

Выходя из комнаты, я закрываю за собой дверь. Я всегда держу эту дверь закрытой, надеясь, что, может быть, когда‑нибудь услышу там голос Эрин. Услышу, как она громко включила музыку, хихикает по телефону с подружкой или выкрикивает в мой адрес колкости.

Ум подкидывает нам всякие глупости, чтобы успокоить нас.

Давным‑давно в этом доме жила, как я думал, счастливая семья. Но смех перешел в крики, и это привело к разводу. Мой отец съехал, когда мне было семнадцать, а Эрин – девять. Я проводил большую часть времени на вечеринках. Я много пил, накуривался и часто попадал в неприятности. В восемнадцать я перебрался в другое жилье. Пять лет спустя у моей мамы обнаружили рак, и я покинул свою грязную квартирку, чтобы переехать обратно, – с обещанием взять себя в руки, чтобы заботиться о ней и моей сестре.

Моей маме стало лучше, но Эрин превратилась в диковатого подростка, с которым наша мать не могла справиться. Желая выглядеть крутым старшим братом, я вел себя скорее по‑дружески и не обращал внимания на выходки моей сестры.

Затем она исчезла.

Моя мать погрузилась в горе, а потом встретила мужчину, который, как говорится, перевернул ее мир с ног на голову. Она захотела начать все сначала. Подальше от этого города, этого дома и всего, что напоминало ей о ее прошлом, включая меня. Она переписала дом на меня и уехала на следующий день, став третьим человеком, исчезнувшим из моей жизни.

Если бы я повлиял на сестру так, как должен был, возможно, она бы не исчезла. Наша мать не сбежала бы. Я бы не чувствовал себя виноватым, никчемным и брошенным. Кто знает, возможно, у меня не развился бы страх серьезных отношений, и я бы жил в этом доме с тремя спальнями, двумя с половиной ванными комнатами на двух акрах земли с женой и детьми, а мои мама и сестра приезжали бы к нам на рождественский ужин.

Я запрыгиваю на мотоцикл и мчусь в свое любимое место в горах, пытаясь забыть о пустой розовой комнате, но голос подсознания по‑прежнему звучит в моей голове, как и всю прошлую неделю. То, что зародилось как безумная идея, обрело собственную жизнь. Чем больше эта мысль маринуется в моем мозгу, тем менее безумной и более правильной кажется.

Я могу что‑то исправить.

Я не разговаривал со Скайлар с тех пор, как неделю назад побывал у нее дома. Несколько раз после этого я видел ее на школьной парковке, и мы махали друг другу в знак приветствия. Но в ту ночь чувство вины преследовало меня всю дорогу домой. С тех пор оно бродит где‑то поблизости. Наблюдает за мной. Остается вне поля зрения, но постоянно напоминает о своем присутствии.

Даже горячий душ, который я принял, когда вернулся домой той ночью, не смог смыть зловоние гниющей пищи – или что там, черт возьми, так воняло – из моих ноздрей. Сон не прогнал образы засовов, груд мусора, печали и беспокойства в глазах Скайлар.

Все это казалось таким вопиющим, безнадежным и неправильным.

И, в конечном счете, ни в коем случае, ни в какой форме это не является моей проблемой или заботой.

Но точно так же, как в тот раз, когда я обнаружил Кэсси – крошечного грязного щенка, брошенного кем‑то на стройке, – я не могу заставить себя уйти. Я пробовал так поступить со щенком. В течение трех дней я наблюдал, как она копошится в листьях. Я игнорировал ее всхлипы и огромные грустные карие глаза, полагая, что она сможет позаботиться о себе или кто‑то другой вмешается и поможет ей. Этого не произошло. Наконец, я забрал ее домой на одну ночь, потому что было холодно, и я боялся, что она замерзнет.

На одну ночь. Ну да, как же.

Это было четыре года назад.

Я достаю свой телефон из кармана и отправляю Скайлар сообщение.

 

Я: «Привет, Искорка».

Скайлар: «Привет, Лаки».

Я: «Ты сегодня на работе?»

Скайлар: «Да, на работе. А ты устроился в трудовую инспекцию?;‑)»

 

Я смеюсь и печатаю ответ.

 

Я: «Нет.;‑) Прокатишься со мной после работы?»

Скайлар: «Ты хочешь снова сесть за руль моей машины, не так ли?»

Я: «ЛОЛ, да. Но я также хочу поговорить с тобой».

 

Проходит несколько секунд, прежде чем она отвечает.

 

Скайлар: «Случилось что‑то плохое?»

Я: «Нет».

Скайлар: «Ладно. Если хочешь, приходи в магазин в 3:30, и мы можем прокатиться».

 

* * *

 

Я жду на стоянке и курю, прислонившись к капоту ее машины. Мне не хочется давать Ребекке повод думать, что между мной и Скайлар что‑то происходит, хотя ужасно хочется еще того липкого шоколадного печенья.

 

Я: «Есть шанс, что ты сможешь угостить меня вашим печеньем?;‑)»

Скайлар: «ЛОЛ. Конечно! Выйду через пять минут».

 

Она выходит точно через указанное время, все еще немного бледная, но более энергичная, чем в последний раз, когда я ее видел. Сегодня на ней мокасины с бахромой, джинсы, модно разорванные от середины бедра до колена, и пушистый черный свитер с маленькими перышками, похожими на вороньи.

У этой цыпочки самая странная, самая крутая одежда, которую я когда‑либо видел.