Небо № 7

– Знаешь, ты будешь смеяться, но я не ценитель вин. В школе я тайком разбавляла вино спрайтом, выдавливала туда лайм и сыпала ванилин.

– Ты будешь смеяться, но я не встречал ни одну девушку, которая могла бы состязаться с тобой в оригинальности.

– Уверен?

– Даю руку на отсечение.

– Отсекать буду медленно и больно, так что хорошенько подумай. У меня этими руками на отсечение и зубами на выбивание уже весь холодильник забит, – острила я, наконец расслабившись.

– А ты на органы продавай!

Лил сильный дождь. Мы стояли возле крыльца, крыша над ним еще защищала нас от капель, но уже не загораживала вид на небо. Макс толкнул меня в полосу дождя. Простыня чуть не упала на газон. Он оставил меня в этом дожде одну. Второй раз за полчаса. Как будто думал или сомневался.

Я тоже сомневалась. Потому что знала, что не стоит заниматься с человеком сексом в первый день знакомства, если намереваешься завести с ним отношения. А тем более не стоит спать с человеком, с которым толком не познакомилась.

– Что ты делаешь?

– Стой и охлаждайся. Как надоест, возвращайся на крыльцо.

Я стояла в холоде начинающегося ливня.

– Зачем ты так? – спросила я удивленно.

– Хочу посмотреть, сколько ты продержишься. Да и зрелище красивое! – Влажная простыня мигом начала просвечивать и подсвечивать все изгибы и выпуклости.

Дождь зарядил с такой силой, что мы видели друг друга с трудом, стоя на расстоянии пары метров. Своеобразная сепия природных явлений.

– Так ты хочешь? – кричал он, пытаясь стать громче дождя.

– Хочу чего?

– Поцеловать меня хочешь?

– Я хочу, чтобы ты первым сделал шаг.

Дипломат фигов. Он сделал ровно шаг. Такой шаг, чтобы именно мне пришлось принимать решение, двигаться ли в его сторону. Он сделал свой выбор – и снова передал мне право хода. Следует также заметить, что сделанный им шаг позволял ему оставаться под крышей и не покидать порога крыльца.

Я стояла мокрая и эмоционально обнаженная. В ступоре, готовая войти в штопор.

Последний раз я испытывала подобное, общаясь с братом Миячче, которым очаровалась сначала заочно, по рассказам, а после его визита в Лондон и вовсе грезила им как объектом страсти, но шарахалась как черт от ладана. Иногда мы с ним созванивались по видеосвязи и даже оголялись друг перед другом, но все через океан, экран или даже мимолетных любовников, которых я пробовала на вкус, как взрослую жизнь, и в которых я пыталась уличить знакомые черты. Мы должны были увидеться с братом Миячче этим летом, отправившись на каникулы под Тулум, где обосновалась их семья, но все пошло не по плану. И сейчас я должна признаться, что эта ночь лучше двух недель в Мексике, на которые у меня были большие планы.

Да, я хотела его каждой частью своего тела. Но я боялась приблизиться. Все знают эту оторопь – когда сухожилия неподвластны, когда мышцы перестают сокращаться. И ты замираешь в моменте.

Дождь набирал мощь, нанося сотни тысяч единовременных ударов, повторяя эту природную дробь многократно. Ресницы пили грозу.

– Я хочу, чтобы ты подошел ближе.

– Зачем? Сама не можешь? Я свой выбор сделал, пустив тебя в машину. Теперь ты сделай свой.

Макс улыбался. Казалось, он видит меня насквозь. У него таких, как я, целый вагон, наверное, был. Да и есть.

– Стесняюсь!

– Первая правда, которую ты мне сказала! – Он снова перекрикивал стихию.

– Хватит на сегодня психоанализа, доктор Фрейд!

– Правда хочешь, чтобы я приблизился? Только смотри, я не остановлюсь! – Он максимально понизил голос, чтобы это звучало угрозой. Хоть таковой и не являлось.

– Значит, мы с тобой будем на одинаковых скоростях.

Он взял меня за руку и притянул к себе. В один прыжок обезоружив. Поцелуй имел вкус дождя и спадающей ночной жары. Остывшего в морозильнике шампанского, белого вина лохматого года (и как оно не протухает?), и медовика, случайно купленного на заправке, и осетрины, сильно сдобренной наршарабом из армянской забегаловки.

Мы касались двадцатью пальцами четырех рук наших тел. Мы дотрагивались губами губ. Сплетали между собой четыре руки на двоих. И сливались в чем‑то одном. Чему не хотелось давать названия.

Переползали в дом мы медленно. И вроде бы все шло по классическому сценарию с несколькими остановками на лестнице, совместным падением на кровать, сбрасыванием одежды. И когда все должно было перерасти в физическую близость, он резко остановился, практически вдавив мои закинутые за голову руки в подушку, так что едва ли я могла совершить хоть какое‑то телодвижение.

– Открой глаза!

– Зачем?

– Не хочу потакать твоему воображению. Ты вообще с кем занимаешься сексом, со мной?

Это был мой первый мужчина старше двадцати трех. Сказать правду – это был мой первый мужчина, не парень, не мальчишка, возомнивший себя альфа‑самцом, не метросексуал с поэтичными взглядами на жизнь. Именно мужчина. До этого я пробовала встречаться с творческими сверстниками, нелепо, осторожно, оставляя за собой полуприкрытую дверь, чтобы ретироваться. Пока они влюблялись, я лишь принюхивалась. Стоило мне открыться для чувств, они уставали ждать от меня решений. На берегу я не умела договариваться и была слишком теплолюбива, чтобы, зажмурившись, нырять с борта в пучину амурных вод. Конечно, мне предстояло об кого‑то удариться, пораниться, чтобы повзрослеть. Но я как могла оттягивала этот момент, ограничиваясь приятным времяпрепровождением и неловким сексом, где каждый изображал из себя отличного от себя, но не открывался.

– Сколько тебе? – спросил он вдруг.

– Двадцать один.

– Правда, что ли?

– Сажают до четырнадцати. Расслабься.

И он расслабился и дал себе волю, но все равно заставлял беспрестанно смотреть на него и не закатывать глаза. Я не уверена, что до этого я испытывала оргазмы. Нет, иногда я мысленно перемещала себя на съемочную площадку высокохудожественного порно и абстрагировалась, и получалось испытать нечто подобное. А тут не увернуться – все твои ощущения как на ладони, ты открытая книга, а он переворачивает страницы и решает, когда наступит катарсис.

– Я сдаюсь! – почему‑то предупредила я о настигающем шторме.

Для некоторых женщин, чтобы сдаться, мало отдаться, нужно еще и получить удовольствие.

У нас было сегодня. А завтра пусть подождет.