Непокорный рыцарь

– Ну, я вовсе не хочу втягивать тебя в неприятности. Так что вот что я сделаю. Я прикоснусь к тебе. И ты сама скажешь, когда мне остановиться…

Я дотрагиваюсь до ее коленки и начинаю скользить вверх по внутренней стороне бедра. Ее свежепобритые ноги гладкие, как шелк. Они дрожат под моими пальцами.

Я чувствую, как учащается ее дыхание, когда я поднимаюсь выше. Рыжуля не останавливает меня, а наоборот – немного расставляет ноги.

Моя рука скользит ей под юбку. Внутренняя сторона ее бедра теплая и слегка влажная, потому что на этой лестнице жарче, чем в болотах Луизианы.

Мои пальцы касаются трусиков. Я жду, не скажет ли она что‑то… но слышу лишь учащенные вздохи у своей шеи.

Я засовываю пальцы под эластичную ткань трусиков и нахожу бархатную киску, такую же гладкую, как ее ноги. Я провожу указательным пальцам по ее щелке, скользкой и влажной, хотя я еще почти к ней не прикасался. Рыжуля коротко и отчаянно вскрикивает.

Она хватает мое лицо и целует так, словно хочет проглотить меня целиком. У ее губ вкус сангрии и помады. Девушка засовывает свой язык мне в рот, снова разрывая затянувшуюся губу.

Я ввожу в нее палец, и Рыжуля стонет прямо мне в рот, прижимаясь ко мне всем телом.

– Отведи меня наверх, – молит она.

Я хватаю девушку за руку и веду на второй этаж в ближайшую спальню. Там уже уединилась какая‑то парочка, но они все еще лежат на постели одетые. Я хватаю парня за футболку и оттаскиваю его к двери.

– Эй, какого черта! – кричит он.

Девушка моргает, глядя на меня снизу вверх, тушь размазана, рубашка наполовину расстегнута, так что я могу оценить щедрое декольте над кружевным лифчиком.

– Оставайся или выметайся, – говорю ей я.

Она смотрит на меня, а затем улыбается.

– Я остаюсь.

– Меня устраивает.

Я кидаю Рыжулю на постель рядом с ней.

Затем я захлопываю дверь перед лицом парня и запираю ее на ключ.

 

Камилла

 

Когда я просыпаюсь на следующее утро, солнечные лучи просачиваются сквозь ротанговые жалюзи, заливая небольшую застекленную веранду, которую я зову своей комнатой. Яркий свет наполняет меня легкостью, будто он способен стереть кошмары прошлой ночи.

Затем реальность обрушивается на меня. Это были не кошмары. Меня совершенно точно остановил полицейский на Гете‑стрит, и теперь у него в багажнике лежит рюкзак, полный улик.

Сейчас 7:22. Вик должен быть на работе к восьми.

Я врываюсь в комнату брата и стаскиваю с него одеяло.

– Эй… – бурчит он. От похмелья Вик не способен даже протестовать.

– Отправляйся в душ, – командую я.

Он пытается перевернуться и спрятать голову под подушку. Ее я тоже отбираю.

– Если ты сейчас же не встанешь, я вернусь с кувшином ледяной воды и вылью его тебе на голову, – предупреждаю я.

– Ладно, ладно…

Брат скатывается с кровати на пол, а затем, пошатываясь, вваливается в нашу единственную ванную.

Я отправляюсь на кухню, чтобы приготовить кофе.

В нашей малюсенькой квартирке всего две комнаты. Одна – моего отца, а другая, крохотная, без окон и собственного туалета, отдана брату. Скорее всего, она задумывалась как кабинет. Я же сплю на веранде. Отец пытался как‑то обработать ее, чтобы сделать более устойчивой к погодным изменениям, но все равно летом здесь жарко, как в аду, а зимой холод пробирает до костей. Если идет дождь, моя одежда намокает, а книги разбухают от влажности.

И все же мне нравится моя комната. Мне нравится слушать, как дождь стучит по стеклу. В ясную ночь я могу поднять жалюзи и смотреть, как огни города окружают меня, сливаясь со звездным небом.

Я слышу, как оживает в ванной душ. Надеюсь, Вик действительно моется, а не пускает воду просто так, пока чистит зубы.

Кофеварка шипит, когда в кофейник начинает литься благословенный темно‑коричневый пробуждающий нектар.

К тому времени, как взъерошенный и расхристанный Вик вваливается в кухню, на столе его уже ожидают поджаренный тост и яйцо пашот.

– Ешь давай, – говорю ему я.

– Что‑то я сомневаюсь, что способен на это, – отвечает он, с отвращением глядя на еду.

– Съешь хотя бы тост.

Брат берет половину кусочка и пробует его безо всякого энтузиазма.

Он плюхается на стул и пробегает пятерней по густым спутанным волосам.

– Слушай, Милл, – говорит он, опустив взгляд, – мне очень жаль, что вчера все так вышло.

– Где ты взял эту дрянь? – требую я ответа.

Вик ерзает на стуле.

– У Ливая, – бормочет он.

Ливай Каргилл – это тот придурок‑наркоторговец, в чьем доме мы вчера побывали. Он ходил со мной в одну школу. Как и большинство сволочей с той вечеринки.

– Ты работаешь на него? – гневно шепчу я, чтобы не разбудить отца, который все еще спит и не должен этого слышать.

– Иногда, – мямлит Вик.

– Ради чего? – яростно обрушиваюсь на него я. – Чтобы накупить себе дорогого дерьма вроде этих кроссовок и тусоваться с придурошным Энди? Это стоит того, чтобы спустить в унитаз свое будущее?

Брат даже не в силах смотреть мне в глаза. Несчастный и пристыженный, он не сводит взгляд с обшарпанного линолеума.

Он спустил в унитаз не свое будущее, а мое. Тот коп приедет сегодня за мной. И вряд ли я отделаюсь штрафом.

Несмотря на мою злость, я не жалею о своем поступке. Вик умен, хоть сейчас по нему этого и не скажешь. У него высшие баллы по биологии, химии, математике и физике. Если он возьмется за ум в этом году и не будет прогуливать уроки, сможет поступить в престижный универ. Возможно, даже получит стипендию.