На своем месте, или Новые приключения следователя Железманова
– Часто?
– Что часто?
– Ну, более дорогие отправления?
– Трудно сказать. Да регулярно бывают и более дорогие отправления. Где раз‑два в месяц.
– А есть какая‑нибудь закономерность, ритмичность этих дорогих отправлений? Может, существуют какие‑то регулярные дорогие отправления?
– Нет, никакой регулярности. Мы же что делаем? Возим то, что сами люди отправляют. А как им захочется?! Кто знает? Можно сказать, что перед большими праздниками почтовых отправлений становится больше. Только больше не всегда значит дороже. Мы можем вести несколько мешков, стоимость которых весьма невелика.
– А многие знают, на какую сумму отправляется корреспонденция?
– Знает сотрудник, который едет. Знаю я. Но по большему счету эта информация у нас не является абсолютно закрытой.
– Хорошо, а что вы скажите про погибшего Кузнецова? Он давно у вас работает?
– Давно, лет семь уже, наверное.
– И что можете сказать про него? Он хороший сотрудник? Судя по всему, вы ему доверяли?
– Конечно, доверяли. Он за всю службу себя зарекомендовал с самой лучшей стороны. Такой благонадежный сотрудник был. Всегда аккуратный, не пил совсем. У него никогда никаких нареканий не было.
– А семья у него есть? Он женат?
– Да, женат. Трое детей у него. Вот как им сейчас туго придется!
– Да, жалко их. Вы уверены, что у вашего Кузнецова никаких вредных привычек не было? Тайн там, может быть?
– Да нет, не было. Точно вам говорю не пил он. Я его никогда пьяным не видел. У нас пьяниц разве с такими поручениями отправляют?!
– Ведь я не только пьянство имею в виду. Ну, знаете, разное там может быть. Например, может, в картишки любил поиграть. А может… – тут Железманов слегка запнулся, не зная, как деликатнее выразиться. Ему не хотелось оскорблять память о погибшем, но в то же время, как следователь, он был обязан проверить все. Лишняя щепетильность может быть вредной для следствия. Работа у него такая – вскрывать даже самые интимные стороны жизни людей. – Может, женщина у него была? Роман на стороне?
– Да как вы такое могли подумать, господин следователь? Вы человек молодой, и негоже вам напраслину на человека возводить, – возмутился Кириллов.
– Я никакой напраслины не возвожу. Я просто спрашиваю. Вы поймите, я просто обязан проверить все, в том числе и такие неприятные версии. И на данный момент я только хочу узнать, вам ничего такого подобного про вашего сотрудника не известно?
– Нет, не известно. А почему вы, молодой человек, так много расспрашиваете про Кузнецова? Он же погиб. Вы же не думаете, что он в этом замешан? Как же он может быть в этом замешан, если он погиб? Не мог же он согласиться участвовать в преступлении, в котором ему уготовлена участь покойника?
– Все бывает. Бывает, что злоумышленники договаривают о деле, а потом соучастники убивают одного своего подельника или один убивает всех своих подельников. Опять же я не утверждаю, что в данном случае было именно так, я просто задаю стандартные вопросы для таких случаев. Я обязан так поступить. Вы же проверяете документы, когда выдаете дорогую посылку?
– Да, обязательно. Таковы правила, иначе возможны хищения, – согласился начальник.
– Вот и у нас свои правила.
– И все же я настаиваю, что наш сотрудник не мог быть причастен к этому ужасному преступлению.
– Скажите, а другие сотрудники вам кажутся такими же благонадежными, как и погибший?
– По совести сказать, мне не очень нравиться Петров. Он у нас работает на развозе корреспонденции.
– А почему он кажется вам не совсем благонадежным?
– Ну, он такой… Шуботной какой‑то. В церковь совсем не ходит. Один раз даже сказал по этому поводу, что по нему лучше поспать как следует, чем ни свет ни заря на службу идти.
– И все? Пьет он?
– Не особо. В праздник, конечно, может крепко за воротник заложить. Но на службе под градусом не появлялся.
Железманов выжал из допрашиваемого максимум информации. Получилось не так много. Сам следователь тоже не очень верил, что Кузнецов причастен к преступлению. Но его служебный долг обязывал не исключать такой возможности.
«Надо дать поручение полиции все как следует проверить про служащих почты. Особливо про этого шебутного Петрова. Конечно, отсутствие крепких религиозных убеждений – не есть свидетельство неблагонадежности. Сколько известно случаев, когда набожные совершали преступление. Но „за алиби“, как сказал бы Каплан, с этим Петровым поболтать надо», – рассуждал Петр Андреевич, определяя векторы дальнейших поисков.
Домой молодой человек пришел очень усталый и в мрачном расположении духа. Два трупа, две загубленные человеческие жизни. И все ради денег. Тимофей почувствовал состояние своего двуного и уселся рядом, напевая песенку. Петр взял лохматого друга и стал поглаживать пушистую спинку.
«Банда перешла к убийствам. С чего это вдруг?» – думал он о результатах сегодняшнего дня.
Короткое «мяу» обозначало вопрос. Скорее всего, Тимофей требовал доказательств того факта, что действовала одна и та же банда.
– Так это очевидно, рыжий, – даже удивился Петр несообразительности лохматого. – Очень много похожего: подкова лошади, брошенное поперек дороги дерево. Да и с чего это вдруг в одном месте появиться сразу двум таким наглым бандам?
Петр Андреевич жил не в самое трудное время: тогда и в самом деле банды не попадались косяками. А вот что было явно новым, так это подозрение на участие в деле женщины. Нельзя сказать, что все подданные Российской империи женского пола были законопослушными дамами, но участие в грабежах было скорее мужским преступлением, чем женским. Впрочем, подмигивание зеленых глаз Тимофея обозначало, что двуногие женского пола и в самом деле бывают вредными. Некоторые и веником угостить могут. Взгляд зверя был направлен в сторону кухни, где гремела кастрюлями Прасковья. Хотя пока насчет бусины ничего не ясно. Вдруг и в самом деле случайная потеря. Однако версия об участии женщины укрепилась, когда в квартире Железманова появился Рыбников с докладом:
– Всех опросил, ваше благородие. Всем бабам показывал, никто не признался. Говорят, ни у кого таких бус нет.
Выходит, версия об участии женщины в разбое подтверждалась. Довольная морда кота словно говорила: «Ну вот, а ты сомневался».
От служебных дел молодой человек решил перейти к личным. На столе белел конвертик, это было письмо из дома. Письмо было от сестры Лизы.