На своем месте, или Новые приключения следователя Железманова

Савельев пришел на допрос не в лучшем расположении духа. Он догадывался, что следователь его вызвал по заявлению Михайлова, и был уверен, что сейчас его начнут обвинять в мошенничестве. Поэтому с первых же секунд допроса он занял наступательную позицию:

– Не знаю я ничего! Никаких продуктов у Михайлова не увозил. Врет он все. Его надо по Владимирке отправлять, а вы честных людей дергаете.

– Подождите, вас пока никто не обвиняет. Мне просто надо задать вам несколько вопросов.

– Некогда мне на вопросы отвечать. Я по закону живу, ничего не нарушаю. Вот тебе истинный крест, – допрашиваемый перекрестился на икону.

– Это хорошо, что вы живете по закону, но на мои вопросы вам ответить все равно придется. Вы обязаны отвечать, как обязан отвечать каждый, кого вызовет следователь. Сам вызов к следователю не обозначает, что человека считают преступником. Просто вы можете знать, что будет полезно для следствия, – терпеливо принялся разъяснять Железманов. Он привык, что люди воспринимают вызов к следователю или в суд как обвинение или оскорбление. Савельев немного остыл, сел на стул и хмуро разрешил:

– Ладно, что нужно? Спрашивайте. Только я про эти мешки с крупой, мукой и прочее ничего не знаю.

– Скажите, Кокунин Федор Иванович является вашим работником?

– Да, он мой торговый представитель.

– Что входит в его обязанности?

– У него много различных обязанностей, но в основном все сводится к тому, что он должен выполнять мои поручения: заключать сделки по моему распоряжению, отвозить товар в нужное место, вести предварительные переговоры по моему указанию, ну, может, еще какие‑то указания я ему давал, сейчас точно не скажу, но в основном это. Словом, он обязан делать то, что я ему скажу. Скажу пол помыть, должен будет и пол помыть.

– Без вашего поручения и без вашего ведома Кокунин имеет право заключать какие‑либо сделки?

– Без моего? Это так, чтобы он сделал, а я не знал, но потом ноги ему за такое самовольство не повыдергивал, а наоборот даже по головке погладил? – ехидно хмыкнул Савельев.

– Ну, вроде того, – согласился следователь.

– Нет, таких прав у него не было. Он должен делать только то, что я скажу.

– Хорошо. Это мы с вами установили. Теперь такой вопрос: вы давали поручение Федору покупать продукты у Михайлова для трактира в Гавриловке двадцатого ноября?

– Нет, не давал. А зачем? На складе в Гавриловке и так продуктов полно было.

– То есть получается, что Кокунин самовольно поехал к Михайлову и от вашего имени потребовал отпустить товара на триста сорок пять рублей?

– Да, именно так и получается, – Савельев несколько успокоился, поняв, что представитель закона верит ему и угроза обвинения в мошенничестве миновала.

– Хорошо, а этот Кокунин давно у вас служит?

– Так вот уже пятый месяц пошел.

– И что можете про него сказать?

– Малый он расторопный, но прохиндей порядочный.

– Это почему? Ворует? Вы его ловили на воровстве?

– А чего мне его ловить? Я и так по глазам вижу, что прохиндей. Уверен, что не раз ко мне кошелек заглядывал.

– А что же вы его держали? Чего не уволили? – недоуменно вопрошал следователь.

– Так, где его взять такого, чтобы не воровал? Все воруют, кто меньше, кто больше. Надо только меру знать, не зарываться. А Федька – он человек образованный, училище закончил. Прогонишь его, а потом ищи того, кто хоть немного мозгами ворочать может, – не менее недоуменно ответил допрашиваемый.

– То есть в целом вы его службой были довольны?

– Пока да.

– И до двадцатого ноября никаких подобных историй у него не было?

– Нет, не было.

– А сейчас он где?

– Я его в аккурат с двадцатого ноября и не видел. Он и ранее мог исчезнуть на неделю. Я, конечно, ругал его за это, из жалования вычитал, а он клялся, что больше не будет.

– Где его искать, знаете?

– Нет, он комнату снимает на окраине, если там нет, то я не знаю.

– Может, зазноба какая имеется, друзья, родственники?

– Да не знаю я ничего. Я же не сторож ему, не родственник. Приглядывать за ним не обязан. Может, и есть какая зазноба, он парень молодой, так что должна быть, только я этим не интересовался. Я могу идти?

– Можете, только бумаги подпишите, – кивнул головой Петр, пододвигая протокол, чернильницу и ручку.

Савельев подписал документ, с озабоченным видом достал часы, посмотрел время и с видом сильно опаздывающего человека убрал их обратно в кармашек. Солнечный луч блеснул на благородном металле: часы были из серебра.

Допрос дал мало результатов. Следующим собеседником должен был стать унтер‑офицер Рыбников, но его допрос следователь отложил на следующий день: присутственное время закончилось, ничего срочного, надо и самому отдохнуть, и самое главное – зачем портить вечер унтер‑офицеру? Ему тоже завтра на службу, вот пусть и дает показания в служебное время.

Дома после обеда Петр Андреевич присел за стол, чтобы почитать. Тимофей крутился рядом, даже пытался устроиться на столе рядом с керосиновой лампой (так теплее и удобнее наблюдать за хозяином), но Петр решительно ссадил нахальное животное на диван:

– Не мешай, неужели не видишь, что я работаю? Или хочешь свернуть на пол лампу, устроить пожар? Хватит того, что ты уже пару раз чернильницы переворачивал.

Тимофей недовольно повел головой: «Ну вот, из‑за такой ерунды дуешься. Подумаешь, чернила! Какой от них толк? Что, сметана это? И вообще, спать пора». Последняя мысль была продемонстрирована воочию: кот свернулся спиралькой на диване, положил голову на лапы, обернулся хвостом и начал кемарить. Саму же Петру Андреевичу выспаться в этот день было не суждено. Вначале молодой человек долго ворочался: из‑за головы не лез Кокунин с его двумя уголовными делами сразу, а когда сон на мягких лапках стал, наконец, подкрадываться и обволакивать своими объятиями, то в дверь решительно постучали.

«Опять что‑то случилось!» – подумал Железманов, не сомневаясь, что его сейчас выдернут на место происшествия. За год с небольшим службы он уже привык к таким подъемам, выездам в любую погоду, в любое время года и суток. Как обычно, в таких случаях, выступила Прасковья – домашняя работница Железманова. Со свойственным ей темпераментом она начала в очередной раз убеждать визитера, что ночью надо спать, а не шастать по чужим квартирам, не тревожить сон честных людей. Ни Петр, ни визитер, а это был рядовой полиции, даже не пытались возражать. Все равно бесполезно. Переубедить Прасковью в чем‑либо было трудно. Петр Андреевич даже не пытался. Он просто не обращал внимание на реплики, молча одевался, а когда выходил из комнаты, мягко и даже заботливо сказал работнице: