О чём молчит лес

Утро наступило тревожное и туманное. Я чувствовал тайну между нами с сестрой и родителями.

Они общались полувзглядами, обрывками разговоров, из которых я не понимал ничего, а Алёна и понимать не хотела. Девкам‑то выходить не воспрещалось.

– Дома будь, – хмуро велел отец и дал мне мастерить черенки да кожаные поршни латать.

Так прошёл день. На следующий к полудню в наш дом ворвалась Бажена, лицо красное, да как закричит с порога:

– Олесь! Олесь!

Я обернулся на её вопли:

– Чего кричишь?

– Там Алёнка! Алёнка! – тыча пальцем в реку, вопила Бажена.

– Дальше что?

– Тонет!

Я перескочил порог, не захлопнув двери, помчался к реке. Перед глазами прыгали ухабины дороги, не прихваченные снизу порты опутывали ноги. Взбежал на холм и кубарем скатился под гору к воде. Где сестра? Никаких следов, ни кругов на воде – ничего. Вода гладкая, не шелохнётся. Забежал по пояс, глянул во все стороны – ничего. Слышу: со спины всхлипывает кто‑то. В зарослях тростника напротив меня сестрица моя сидит, совсем не собираясь тонуть, да только рыдает навзрыд.

– Дура! – крикнул я, подбежал к ней и схватил за плечи.

На это Алёнка разрыдалась пуще прежнего.

– Любит он её! – сквозь слёзы прокричала сестра, я опешил.

Алёна уткнулась мне в голое плечо.

– Кто кого любит?

Сестра промычала что‑то невнятное. Девки Большака опять ей насплетничали.

– Ты правда топиться удумала?

Сестра пнула босой ногой большой, щербатый камень – притащила откуда‑то – и всхлипнула.

– Дура! – повторил я, поднял камень, который оказался не таким уж тяжёлым, да для её козьего веса в самый раз, и кинул его в речку.

– У меня, может, тоже сердце болит, но я же тонуть не собираюсь!

– Так не мужское это дело, братец!

– И что же? Сердце‑то, оно у всех одинаковое!

Алёнка посмотрела на меня так пристально, как будто в первый раз видит. Перестала всхлипывать, только слёзы выкатились из открытых глаз.

– Олесь, – позвал третий голос.

Мы с сестрой мигом обернулись.

У воды, на полосе между землёй и рекой, стояла она, Весения. Вода за ней искрилась, ослепляя. Я вскочил и только сейчас вспомнил о наготе своей. Сестрица плюнула в её сторону и отвернулась.

– Я не собираюсь уводить у тебя жениха, Алёна. Он тебя любит, – тихо сказала Весения, – а если что, то после Купала всё пройдёт.

Вид у неё был печальный, волосы в ряске и тине, платье – в мокрых пятнах.

– Что она плетёт, не понимаю, братец? – процедила сквозь зубы сестра, не оборачиваясь.

– Я говорю, что любит он тебя.

– Да ты, как я посмотрю, умница да благодетельница наша! Спасибо, утешила! Да вот только моего Селемира заморочила и брата моего замучила! Посмотри на него, что творишь, окаянная! – Алёнка вскочила на свои маленькие, прыткие ножки, подол подоткнула да на Весению пошла.

Возлюбленная моя отпрыгнула от неё подальше в воду, в тень ив.

– Что ты за девка? Сердце‑то у тебя есть?

– Оттого и не знаю, что делать! – крикнула Весения, отступая в зелёную воду.