Обычный человек Мэтью Лидс

– Именно так, я хотел бы предложить вам свои выступления на этой неделе. Сколько позволите… Хотя бы дважды, – произнёс Мэтт и перевёл взгляд на сумку с саксофоном, стоявшую у стола.

– Интересно. Какой же у вас репертуар, господин саксофонист? – произнёс Браун с интонацией человека, не особо заинтересованного в продолжении диалога.

Джеймс пристально смотрел на нервничающего Мэтью, однако это не помешало ему вытащить из кармана пиджака тот самый красный платок и тщательно протереть им трубку. – Привычка. Не обращайте внимания, – пояснил мистер Браун.

– Луи Армстронг. В основном. Могу сыграть Синатру, если вы ценитель, – задумчиво проговорил Мэтью, перебрав в своей голове всевозможные композиции.

– Прекрасно, обожаю обоих. Вы приняты, приступаете сегодня же, в 11 часов вечера.

За долей приходите в мой кабинет на втором этаже. Комната там одна, не ошибётесь, – нетерпеливо, но с чувством произнёс загадочный мистер Браун.

Джеймс резко встал, потушил сигарету об атомную бомбу, схватил со стола шляпу и вдруг сказал то, чего Мэтт ожидал меньше всего. Вернее, Мэтт знал, что он будет говорить с господином в сером о картине, но никак не мог представить, что Браун сам затронет эту тему.

– Если вы хотите поговорить об этой картине, зайдите ко мне после своего сегодняшнего выступления. Сейчас я спешу на встречу. И да, помните, работа на первом месте. Сконцентрируйтесь и покажите нашим гостям своё мастерство. За гонорар не переживайте.

Бедный саксофонист остолбенел, уже дважды за последние десять минут.

Ну и вечер сегодня, всё‑таки…

Глядя вслед убегающему главному «Розы», Мэтью глубоко задумался.

Вопросов у Мэтта стала в два раза больше. А то и в три. Но сейчас нужно думать о другом. Люди начинали рассаживаться в зале.

Вечер в «Розе» начинался. Это означало всего лишь две вещи: первое – это то, что саксофонист сегодня отобьёт, как минимум, пятнадцать баксов, ну, а второе – есть шанс, что этой ночью ему отобьют почки.

Шум наполнил кабак.

 

8

 

Лион. 11 мая. 1949 год.

Тусклый свет едва справлялся с освещением небольшой, но приличной комнатки. Обставлена она была небогато. Да в неё много и не поместилось бы.

Вымытое до кристальной чистоты окно, в которое уже пробивался свет недавно взошедшей луны, прикрывали бледно‑зелёные шторы. На подоконнике стояла стеклянная ваза. В ней – луговые цветы. Напротив окна, в углу, располагалась одноместная кровать с деревянным изголовьем. На ней лежал аккуратно сложенный медицинский халат. Старинный резной шкаф, стоящий в другом углу, практически выталкивал маленькое просиженное креслице к дверному проёму. А из‑за приоткрытой двери гардероба виднелся кусочек голубого платья, которое, судя по всему, недавно мерили.

Юная девушка в незамысловатой пижаме сидела за письменным столом, держа в левой руке чашку с чем‑то горячим. Скорее всего, это был чай. Травяной запах наполнял комнату.

Серые глаза пристально вглядывались в лист бумаги перед ними. Она писала письмо, это было ясно. Рядом лежали конверт и марки. Исписанные листы черновиков громоздились кучкой в углу стола.

«Ну всё, вроде, готово. Осталось лишь перечитать и подправить, а завтра схожу на почту», – улыбнувшись, подумала Маргарет.

Она стала читать:

«Дорогой Мэтт, пишу тебе ещё одно письмо из Лиона. С моего отъезда прошло уже чуть‑чуть больше года. Работы тут всё ещё хватает, но у меня всё хорошо, не унываю. Скоро меня переведут в новое место. Говорят, оно довольно секретное, это забавно.

Надеюсь, ты не обижаешься на меня… Я уже писала тебе, как так вышло.

Не знаю, почему ты не отвечаешь на письма, однако искренне верю в то, что это проблема местной почты. Думаю, твои задержавшиеся ответы скоро придут, и я прочитаю их с улыбкой. Я бы позвонила тебе по телефону, однако, как ты знаешь, с этим есть проблемы. Твой домашний не принимает звонков из‑за границы, а иными способами – слишком дорого. У меня попросту нет таких денег…

Как ты там? Как Берни? Грустит, небось, без хозяйки. Передавай ему от меня крепкий поцелуй в нос! Я так по вам скучаю, но по тебе, разумеется, больше.

Я обещаю прилететь домой к твоему дню рождения, 21 июля. Билет до Нью‑Йорка я уже оплатила. Жди меня, Мэтт.

Люблю тебя. Навсегда твоя Маргарет».

Мэг закончила читать письмо и выдохнула с упоением. Завтра она пойдёт на почту и отправит его, а может быть, и заберёт долгожданные ответы.

Представляете себе: писать письма – и не получать ответов целый год. Вы бы, вероятно, перестали писать. Но девушка не перестала, она знала, что Мэтью их точно читает.

Встав из‑за стола, она подошла к окну и приоткрыла штору. Ночной Лион был куда как прекраснее дневного.

Фонари освещали главную улицу, на которой находилась съёмная квартирка юного доктора. Вот какой‑то прохожий спешит по бульвару. Наверное, торопится поскорее вернуться домой, к своей жене.

Мэг замечталась.

Стрелки часов остановились на полуночи.

Выключив свет, Маргарет Росс, «доктор с золотыми руками», как её прозвали в Лионе, легла в свою кровать, перед этим повесив халат на стул. Засыпая, девушка представляла, как прилетит в Америку, как встретит Мэтта, и как они вновь будут счастливы.

Она ещё не знала, что, когда прилетит в Нью‑Йорк, Мэтью не будет дома. Его не будет в Нью‑Йорке.

 

9

 

Музыка и голоса ночных гуляк доносились из‑за дверей «Увядшей розы», разносясь по прохладным улицам Филадельфии. В заведении было настолько шумно и весело, что случайные прохожие всё чаще заглядывали на «огонёк».

«С ума сойти, насколько же много людей. Я и подумать не мог, что это место пользуется такой популярностью», – проносились мысли в голове саксофониста, играющего в «Розе» первый раз.